Студент. Глава 2.1

Название: Студент
Фендом: Ориджинал
Размер: макси
Пейринг:


Молодая кровь влилась в институт совсем внезапно для меня. Когда это? Когда первокурсники, занявшие наш кабинет и наш статус, пошли на подготовительные курсы? Пятнадцатого сентября, когда начинается учебный год? Возможно, уже ночью четырнадцатого старый институт тихо умер, а с рассветом возродился снова. Какой живой наш институт. Так и просит, чтобы на моем бесстрастном лице мелькнула улыбка. Не дождешься. Ты вновь постареешь с летом.
Рю. Я увидел незнакомые лица и задался вопросом, как мне к ним относиться. В первый день они скопом спускались со второго этажа в раздевалку. До смешного они напоминали нас в первый день.
С другом мы выходили как раз из института. Прохладно, и небо хмурится. Я, недовольный сильным ветром, застегнул на кнопки плащ до колен. Сделан из совсем тонкой ткани, черт.
- Это первокурсники вышли.
- Да? – удивление в тайне от меня заполнило эти две буквы.
- Ты видел их лица? Еще такие наивные.
«Не отягченные знаниями и сессиями», добавил я про себя. Мысль совсем глупая. Новенькие в ту же секунду вылетели из головы: проблемы занимали другие.
Утром через день на площадке перед институтом курили первокурсницы.
Каждый день я вставал рано и приезжал в институт разве что не в девять, когда он открывается, выбирал место, где ютился до пары, отсиживал свои сорок-тридцать минут. Это и ценил. Раньше.
Блондинка и русая переминались с ноги на ногу, под курткой жались и тонкими, белыми пальцами очень крепко держали свои сигареты.
Уже это испортило настроение. Они сейчас докурят и пойдут в кабинет, греться. Давно я заметил, что если в институте есть два-три человека, то он ежится, пытаясь исторгнуть из себя заразу, но к десяти подходят все остальные, и он послушно проседает под этим тяжелым камнем. Неподъемной ношей? Он безвольный раб.
Игнорировать первокурсников не получится. Эта мысль выскочила из своего темного угла, как только я заметил недовольную рябь по стенам здания. Институт будто злился.
Но вскоре успокоится, притихнет и снова станет рабом. Индивидуальность людей проявляется, если они свободны внутренне и перед ними на табуреточке сидит всего один человек – либо он сам, либо идеал лучшего друга, миф, который мы хотим видеть в других. Правил в этой игре всего два: смотреть собеседнику в глаза и никогда никуда не уходить.
Собеседником института был я. Я не смотрел ему в глаза, я читал книгу, я не давал клятвы, что не уйду, я каждый день приходил и уходил по собственному желанию. Наша дверь все время открывается и закрывается, но утренние минуты сакральны для обоих, никто из нас не задумается о нарушении правил.
Еще большая рябь прошла по стенам под голубой штукатуркой. Картины в коридоре кто-то толкнул в спину, хотя на деле они остались висеть на месте.
Плитка вздрагивала, и белый раствор, каким ее крепили к основанию, растрескался. Я погладил штукатурку. Институт притих.
Входная дверь хлопнула; застучали о половую тряпку ногами, подпрыгнули и засмеялись. Девушки пошли на второй этаж, а я открыл книгу и с ней спрятался на первом этаже в самом конце коридора.
Институт довольно урчал.
Как будто с разбега я прыгнул в воду. Вынырнул же когда парень с наивным лицом меня позвал. Нет, не по имени. Так не терпелось ему завести знакомство с человеком старой закалки? Не туда пошел, милый. Но нет.
- Что читаете?
- Авраамов.
Парень замолчал. Довольный, я продолжил читать. Через пять минут опять вопрос:
- А про что его книга?
Я цокнул языком, на вздохе, быстро кинул:
- Этика журналистов.
Парень кивнул и снова замолчал. Не собираюсь ему улыбаться, лебезить перед ним и помогать. Если намеки понял правильно, то лучше уходи.
- Я еще приду, - встал он со скамейки и пошел на второй этаж. Институт не возражал против него, даже мягко обнимал, охранял. Наверное, я выглядел как дурак, когда, застывший, не отрывал взгляда от противоположной стенки. Страницы, которые читал, я случайно смял и порвал края.

---

Студент. Глава 1

Название: Студент
Фендом: Ориджинал
Размер: макси
Пейринг:

Выбирать приходилось из двух зол: быть гуманитарием или солдатом. Математика не давалась или давалась с трудом, геометрия для меня – выгребная яма, физика – непроглядная чаща из народных сказок.
Но учиться было легко, главное только понять систему. Я называл это «присвоить знания». Достаточно прочитать параграф учебника, запомнить, заучить, сделать домашнюю работу и идти играть в компьютер. Я домашний, как кот. Но и как кот умею шипеть, лениться и больно царапаться.
Знакомясь с кем-то, я люблю человека подгонять под типажи. Знаю несколько характерных черт каждого знака зодиака и имен и выискиваю их у знакомых. Наверное, потому, что психология мне интересна как наука, мне хотелось бы управлять людьми, но я так сильно их не люблю, они так настойчиво вызывают у меня отторжения, что обхожусь только опытом книг.
Вскоре книги по психологии сами стали кричать, что я зазнался, и пора это дело бросить. Я бросил книги, все больше проводил бесцельно время после уроков за играми.
Но пора уже было выбирать институт.
Мать работает бухгалтером, но в детстве она грезила о переводческой деятельности. Много читала книг, учила английский язык. Она бредила этим и всю свою юность, и даже сейчас, когда прошло столько лет, она горами читает книги. Книги самого широкого разброса: про юмористов и шахматные партии, женские детективы и философия Франции XVIII в., детские сказки и мифы Девней Греции. Имена и эпохи у нее бежали одна за другой.
Но за завтраком – в это же время включался телевизор – она, словно скрипучая пластинка, пела о том, что опять упал самолет, опять был терракт, опять повысили курс доллара. Уже с самого утра во мне закипала молодая злость. Ее я превращал в серьезный взгляд, напряженные мышцы и стиснутые зубы. Я ненавижу ссориться, особенно если другой не виноват, а виновен только я и мояя злость. Я и моя необузданность. Я и мое эго.
Я стал завтракать в своей комнате.
Наши отношения немного сложные. Как еще будет жить парень с матерью в одной квартире?
Я знаю одну девушку. У нее тоже нет отца, и жила она с мамой. Но сколько бы я ни объяснял, она все не понимает, как это – не любить, не проявлять свою любовь. Она советовала обнять мать, сказать ей, что люблю ее. Любовь сына обычно сильнее любви дочерей к родителям. Это ли не исключение из правил? Надеюсь, она когда-нибудь поймет, либо мне придется рассказать ей всю свою историю, чего делать я не собираюсь.
Как сын, я помогаю ей. Иду с ней в магазин, несу продукты до квартиры, часто новые книжные полки. И перед началом учебного года – мы возвращались уже поздно – она спросила, куда я хочу поступить. Этот вопрос вызывал стон из моей груди, как только я о нем вспоминал, а тут он, словно Дамоклов меч, раскроил меня надвое. Ничего.
Я ответил, что не знаю. Тогда мать предложила судьбоносный для меня институт. Место, где он располагался, было проклятым для меня, но если проклинать себя, то только до последнего атома в теле. Играть своим телом, проводить его через проклятия и непотребности я любил.

На столе в вазе вяли желтые хризантемы, а за окном наоборот деревья обматывали вокруг шей зеленые шарфы. Трава еще только собиралась на общий праздник, а цветы даже сунуться не смели на солнце. Так начиналась поздняя весна, выпускные экзамены и подготовка к поступлению.
Я все же поступил в институт с журналистским и литературным направлением на переводчика и редактора. Мечта матери исполнилась.
Но пересечение Ленинградского проспекта и Беговой улицы так и осталось проклятым местом. Стоит ли мне рассуждать о судьбе? Там погиб мой отец, там я каждое воскресение гулял с моей половинкой, которой каждый день врал. Там я поссорился с двумя лучшими друзьями, единственными в моей жизни. Там теперь работает моя первая любовь.
В этом году там я встретил его.

книги моей матери.

@темы: расск

---

---

Это называется - хочу побыть, ночь, в твоих объятиях. Заснула ненароком в 9, проснулась в 2. 5 часов хватит? Хватит. Давай тогда делами заниматься. И посмотреться какое-нибудь стоящее анимэ... такое же интересное и с исторической поднаготной, как Peacemaker. И красивое...

---

Название: Кто какие видит сны ( или Ока-санн)
Фендом: Наруто

Я всегда считал, что если человек смотрит в одну точку, то ничего странного в этом нет. Он заворожен, не может оторвать взгляда, может так же просто задуматься. Разве плохо задумываться?
Я всегда считал, что если на тестах кто-то блуждает взором по потолку слева направо, то он размышляет и вспоминает. Признаюсь, я основываюсь на своих же впечатлениях.
Теперь я, возможно, открыл еще одну тайну. Если человек беспричинно смотрит на людей за жалюзями окон, на машины, противоположный дом, дорожки под листвой и черным забором, ему просто грустно и нечего делать. Хочется ведь сделать хоть что-то полезное, поэтому человек ходит из комнаты в комнату, пристает к подушкам и, если попадется, к кошкам, собакам, рыбкам. Какая там еще живность? Попугай.
Это самое бесцельное времяпрепровождение. Самое бесполезное. Потому что в такие моменты кажется, что серьезные дела, как работа, учеба, тебя не касаются. Пока не касаются, только не сейчас. Потому что в такие моменты кажется, будто все слова сказаны, а впечатления и чувства исчерпали себя. Если можно так сказать.
Если быть точнее и честнее, то для человека все книги перечитаны, а стопка новых его не касается, для него нет прохладного душа, нет игр на приставке, нет музыки, что бы его успокоила, нет манящей кровати и любимых фильмов.
А если такого пустого времени так много? Если распорядок дня расписан по минутам?
С утра всеобщий сбор, который растягивается от армейских пяти минут до пары часов. По пятам идет институт, если быть точнее, гора не пускается к Магомету бегом, а это он каждый день опаздывает к ней. Таких Магометов у меня пятеро. Один лучше другого.
У горы каждый день меняется настроение, как и у Магометов. Иногда он хочет мило побеседовать, а иногда плюет на все и идет чифирничать к соседнему дереву. Чаще пятеро моих друзей так и поступают, утягивая и меня.
После горы либо бильярд либо боулинг. Какой мужчина не любит катать шары? Мои Магометы напиваются и все естественно виснет на мне, на Матери этих пятерых пророков.
Потом долгие уговоры мирно сойти в люльку. Утешения, убеждения, угрозы.
К тому времени, как все закончится, уже прокрадывается ночь, и не остается ничего, как постоять часок на балконе, вдыхая ее запах, и наслаждаться рыжим кругом от фонаря, синим небом, всегда поддернутого у самого края красным и желтым заревом от фонарей на вышках.
Зимой постоянно замерзаешь, хоть я и упрямо простаиваю положенный час, а потом иду на кухню. Завариваю себе травяной чай. Смородина, мята, малина, яблоко. Травки, сушеные травки. Лимона можно. Отключаю свет, а потом забираюсь на угловой диванчик, протянув ноги на перпендикулярную сторону, с наслаждением потягиваюсь и, осторожно отпивая чая, – ненавижу горячее, а разбавлять такой чай совсем неохота – читаю с электронной книжки.
Ноги затекают, и из положения сидя я ложусь. Изгаляюсь на диване как могу. И ноги на спинку закидываю, и головой вниз свисаюсь.
Всегда в кружке остается один глоток и к концу ночи он остывает. Один из моих подопечных взял в привычку выпивать этот горький и холодный чай. Говорит, что это его бодрит лучше душа. А перед этим его еще надо разбудить.
Пока не разбужу, никто не встанет. Здесь начинаются и заканчиваются мои обязанности. А потом все начинается по кругу.
Ценю ли я собственное время больше чем сон? Конечно же. Жалею ли себя, когда лишаюсь хоть одного? Естественно. Но что делать тому, кого мучает бессонница? Жалеть себя постоянно я не собираюсь, увольте. Любовь к книгам пришла вместе с моей бессонницей, так что она есть благо. Чем не наглядный пример для правды жизни?
Судьба отбирает у нас что-то, но дает другое взамен. Моя бабушка говорит, если случалось что-то плохое: «Ты вчера смеялся, поэтому и случилось. Не смеялся бы…».
Буду честен, эту фразу я до сих пор считаю бредом. Нельзя смеяться? А улыбаться тоже нельзя? Но из раза в раз эта происходит одно и то же, и остается только скрежетать зубами от злости.
Времени слишком много, поэтому взгляд бесцельно тянется к людям за жалюзями окон, к машинам, соседнему дому, к дорожке под листвой деревьев и черным забором, а под кожей берут свое мурашки одинокого холода.
Тонкие пальцы не хотят греться под нежным одеялом, туманные, серые ока не хотят искать такие же голодные глаза, поэтому терзают книги по листочкам, на строки и буквы, а насыщаются только со слепящим кругом над крышами.
Ну что ж. Легко спрыгиваю с дивана, ободравшись заодно об угол стола, втягиваю через зубы воздух, стою полминуты, и, растирая бок, выглаживая из него боль, иду в спальни. Шесть людей, вместе со мной, и три кровати. Мама идет будить.

Мышцы на ногах сократились, отчего, взбрыкнув, кажется, заехал Наруто по коленной чашечке. А тот взвыл сразу, но успокоился: привык за три года. Он тут же уснул, отвернувшись. Господи, подари на День Рождения такую же выдержку.
Голова все болела. Опять все было как в тумане. Тело реагировало само и ежедневно проводило этот ритуал – поднять Саске за пять минут до будильника посредством сокращения мышц. Любимый хозяин должен очнуться от своего дурацкого, очередного, слишком реалистичного сна, скинуть с себя дымку другого мира, в котором побывал, и с будильником начать свою жизнь. Настоящую.
Саске схватил за ежедневником и красной ручкой, вечной спутницей месяцев в этом ежедневнике. Перевернулся на живот, пухлую книжку со своими записями положил на подушку и рядом вытянул руку, неловко на нее положив голову. Пишет красными чернилами свой сон. Пять минут прошли под свист Наруто и храп из соседней комнаты.
За пять минут до будильника открылись шторы и на фоне жгучего солнца через окно наконец видится человек. Чуть голубые волосы. Подошел к их с Наруто кровати.
- Опять красные чернила? Хочешь я подарю тебе набор гелевых ручек?
Саске осмысленно смотрел на него, уже проснулся. Поднял голову от ежедневника и захлопнул его, ручку вложив во внутрь.
- Сейгецу…
А ранняя пташка, которая обычно страдает бессонницей, взял ежедневник из-под руки Саске, его удерживающей, отложил на тумбочку и, сев на корточки у постели, обнял Саске за шею. Сегодня ему было лень самому тянуться за ним. Насильно мил не будешь. Поэтому Сейгецу потянул Саске на себя.
- Что сегодня снилось?
- Что был один и было больно. Что болел и горел от злобы. Больница снилась. Тунели разные.
- Мм, сегодня что-то не интересно, Саске.
Брюнет дернул плечами, уткнулся в шею друга.
- Саске, ты знал, что мы все болеем? Мы болеем своей фантазией. Мы ее выплескиваем, а другие смотрят на это. Чем-то на порнографию похоже, не правда ли? А они смотрят на этот выброс и радуются. Думают, как классно написано, какой интересный сюжет, какая красивая картина, какое дивное сочетание красок. Как все хорошо спланировано… И радуются, что подхватили чью-то болезнь. Саске, записывай все, мечтай о чем-нибудь перед сном и увидь это во сне, потом запиши. Помни, что живы только те произведения, в которые веришь сам.
Сейчас Сейгецу повторял слово в слово то, что шептал ему на ухо и в первую встречу. Саске, как слепой котенок, тянулся за Сейгецу, рука которого постоянно выскальзывала из хватки Саске от мокрого пота и страха темноты перед глазами. Этот ритуал повторялся каждый день и из жизни ускользало еще пять минут. Мелодия будильника уже вызывает тошноту и панику в обычной жизни.
За это время успевает отлежать свое «еще пять минуточек» Наруто, а Неджи, слушая этот разговор, думал, как же ему «повезло» с соседями, день за днем, год за годом, но сегодня вдруг вмешался.
- А что делать с теми, кто все видит и чувствует, но заперты в себе и не могут выплеснуть?
Было бы глупо думать, что это он о себе. Сейгецу не задумывался, просто медлил с ответом, но был резок в нем. Не встречал таких людей, и сам такого не испытывал. Размокнув объятия, оставил ежится от холода Саске, встал с корточек.
- Я мог бы сказать, что они гниют, пожирает изнутри их же фантазерство, они могут вырастить в себе прекрасный цветок, но быть в этом очень тихими и осторожными. Последовательными. Таких не сразу заметишь. Мы с вами относимся к творческой братии и у каждого из нас есть такая мысль, что другие, неодухотворенные, хуже. И мы знаем, что дух есть даже в тупом стаде людей. Это я так… разговорился.
С Сейгецу было невыносимо смотреть фильмы. Феноменальная интуиция портит настроение. Знал все схемы, выбирал четко, доверившись сердцу, гулу души и капле ума, выбирая правильные ответы из тысячи. А так же не умел держать язык за зубами, выбалтывал. Шика тоже все знал, но был намного сдержанней.
Порой его интуиция умирала вместе с хозяином. Бывало на полгода и тогда он молчал. Порой его прогнозы не сбывались. Он еще не на столько понабрался опыта, не на столько развит и выбивался из маленького кружка в шесть человек, хоть и был с ними.
Наруто давно уже потер глаза ладонью, широко зевая, и ушел в ванную. Он первый в очереди.
За стенкой, в комнате без двери, все еще спали два парня, Шика и Гаара, но как только приходил Сейгецу с двумя крышками из алюминия и хлопал ими над самым ухом, те вскакивали на кровати. Поначалу оба обливались холодным потом, но привыкли и не могли без этого проснуться. Правда, будил их Сейгецу через полчаса после будильника, раньше было бесполезно. Их тела объявляли байкот и не желали просыпаться.
Через эти полчаса в квартире с тремя двухместными кроватями и сиротливой ванной начиналась возня: все носились по комнатам, уже научившись изворачиваться, чтобы не столкнуться и не прервать кропотливую работу каждого муравья и не сбить тропу другого. Пару раз все же натыкались друг на друга и это переросло в потасовку. Все ходили две недели в бинтах, и еще месяц в пластырях.
«А нечего было ковырять!» - кричал на них Сейгецу.
Катастрофы у них случались не часто. Нет, ни драки, ни ссоры. Сейгецу иногда засыпал и никто никого уже не будил.
Саске просыпался, но уже не мог вернуться из сна в реальность без тонких рук открывающих шторы. Наруто никто не бил с противным шипением. Неджи, только проснувшись, засыпал от тепла кровати. Никто не стучал двумя крышками кастрюль над ухом Гаары и Шики, поэтому те просыпали.
Неджи выныривал из сна без двадцати минут от непривычного тепла под боком. Как цепочкой беспокойство и явный неуют перебрасывались на других парней. Все, как по команде, вскакивали и бежали будить родителя, но так увлекались, что пропускали все пары.
Сейгецу спал два дня. Снова бодр и свеж, но никто не мог себя простить, что пропустил занятия, пере каждым ползал на коленях с просьбой в следующий раз уж точно разбудить. Так нужно было жить в их маленьком мирке и это был сон для Саске. Он каждую ночь мечтал, облеплял мысль фантазией, смаковал ее перед сном и видел каждую ночь сон.

@темы: расск

---

Доброе утро

Название: Доброе утро
Фендом: Персона 3
Пейринг: Минато/Кен
Рейтинг: RG-13

Я почувствовал себя комфортно с этими людьми только после Дня Больших Признаний, поэтому стал тщательней присматриваться к членам SEES. Они стали моей семьей и защитой. Юкари и Джумпей всегда были рады помочь мне, особенно в бою. Я хоть и силен, но выдержки у меня нет.
Больше всех выделялся Минато Арисато.
По общепринятым стандартам он был идеальным лидером.
Лидер ничем не выдавал свою усталость, но однажды случилось, что он не мог встать, и Акихико закинул его руку к себе через плечо и потащил к порталу. Лидер заболел, но никому не сказал.
Он ходит словно кукла, ни на кого не обращает внимание. Я расспрашивал других о нем, но все чаще всего неопределенно махали рукой и говорили, что Минато Арисато не понять. Кажется, он встречается с Фуукой, но оба такие тихие, что ничего не заметно. А может ничего и нет?
Лидер относится ко мне, как и ко всем. Но всегда сам клеит мне пластыри, кормит такояки. Перед боем ставит защиту только на меня и все понимающе кивают головой. Они взрослые, сами постоят за себя, да еще и других прикроют, а я ребенок, что с меня взять? Такое отношение обижает.
Лидер однолюб. Он никогда не расстается с Лианан Сидхе и Домианом, решил для себя, что будет обо всех заботиться, хотя его бездушность в других ситуациях многих ранит. Он не улыбается, не взрывается от злости, не смеется. Он часто после школы бродит по окрестностям, то в храм, то в центр. У него много знакомых. И, как ни странно, друзей. Он одинаково относится как к маленькой девочке, безнадежно больному, так и к своим сверстникам. Похоже это его единственное хорошее качество как человека, а не как лидера.
Наблюдая за ним, я немного узнал людей и ужасные качества лидера. Он чаще молчит, говорит, будто отнекивается от людей, но говорит именно то, что хотят слышать другие. Лидер был до тошноты двуличен.
Однажды я забрался под самую крышу, в кабинет директора и от интереса понажимал пару кнопок на консоли телевизора. Случайно включил запись из комнаты Юкари. Там она говорила с Митсуру. Была вся в слезах. Рассказывала о том, как сначала лидер ее обнял и чуть ли не признался в любви, но на следующий день, как появилась Айгис, прогнал ее.
Юкари хотела с утра пожелать ему доброго утра, но застала там новенькую. Айгис пришла будить лидера раньше ее. «Ведь Айгис тут не должна быть, она должна спать в своей комнате», на что лидер ответил, что Айгис можно все. Жестоко, лидер. Вам хотелось поиграться, развеять скуку? Без другого повода вы бы не стали так резать девушку по больному.
Будто что-то заподозрив, лидер стал изредка приглядываться ко мне.
Последнюю неделю меня мучил кошмар. Как только я закрываю глаза, то проваливаюсь глубоко, глубоко и сразу же. Там же настигает боль и страх. Тогда я еле вырываюсь, выплываю на поверхность и жив, пока снова не закрою глаза. Так было уже пятую ночь и не могло продолжаться больше.
Открылась дверь. В проеме стоял лидер, держась все еще за ручку. Он был подозрительно обеспокоен и нежен во взгляде, такого взгляда я у него никогда не видел и теперь его заботе не поверю. Но он меня позвал с собой. Пришлось взять его за руку. Вернее, он сам меня схватил и не выпускал, даже если я начинал нервно ее выдергивать. Лидер буквально тащил меня к своей комнате.
- Как вы поняли? – робко, задыхаясь от страха. Он опаснее, отчаяннее, чем любые тени.
- Меня разбудил друг, и, как только он ушел, я услышал плач.
Было стыдно за себя. Я такого не помню, но…
Окно у него было открыто. Не маленькая щелочка, а настежь. Его друг через окно что ли выбирался?
Он сел на взъерошенную кровать, подушка смята, простынь с матрасом сползли, одеяло затискано шаром в углу, будто бы он метался агонии, или еще чего-нибудь…
Потянул за руку к себе. Пришлось встать между его ног, со страхом вглядываться в его темные глаза.
Он тихо начал:
- Пока ты тут, мне не грозят кошмары, пока я тут, я буду защищать тебя даже во сне. Я отдам все, чтобы тебе было хорошо, и чтобы ты не задумывался о горьких мелочах. Примешь мой контракт? В нем лишь одна выгода.
Я покачал головой.
- Я вам не доверяю.
Он будто бы и правда обижен. Но вдруг улыбнулся.
- Тогда поспи со мной. Кошмаров не будет. Я обещаю.
Щурюсь.
- Честно?
Глаза его лукаво блестят.
- Проверишь. Но я надеюсь, что это правда.
И тогда я согласно киваю.
Он ложится на кровать, укладывает рядом с собой, прижимает тем крепче, чем больше лежим. Я засыпаю, и кошмары меня не мучают.
На следующее утро нас будит Айгис.
- Вставайте, сегодня надо в школу, лидер.
Мне в затылок недовольно стонут.
- Спасибо, Айгис. Сейчас, - безумно хрипло его голос звучит с утра.
Дверь хлопает, я чуть не вскакиваю, но меня крепко держат. Перед нами стоит Юкари. Вмиг с нее слетела всякая радость либо обратилось в камень, плечи поникли.
- Минато, - она делает долгую паузу. – Доброго утра.
И собираясь с силами, ранит себя в придуманной Железной Деве метаниями от стенке к стенке, выходит из комнаты. За дверью взорвался ее рев.
Лидер перегибается через меня, берет за руку Айгис, и все еще хрипло просит ее успокоить Юкари. Она сразу же выходит из комнаты.
Минато Арисато задумчиво жует верхнюю губу, смотря на дверь, потом выдыхает. Ничего видно нельзя сделать.
- Ну что ж, доброе утро, Кен.
Я неловко улыбаюсь.
- Доброе утро.

@музыка: Macross Frontier ost

@темы: Persona 3, расск

---

RAGS no Chinkonka

Звёзды, отвага и прошлого звон —
В твоих поисках мир обойду.
Я помолюсь, отдыхай вечным сном —
Край, где каждый сон наяву.

Сломаны крылья — нет в небо пути,
Быстро на холм я взберусь.
Коль суждено мне с дороги сойти,
Закрою глаза и пройдусь.

Звёзды, отвага и прошлого звон —
В твоих поисках мир обойду.
Я помолюсь, отдыхай вечным сном —
Край, где каждый сон наяву.

RAGS no Chinkonka

hoshi ni yuki ni kioku ni
kimi no ashiato sagasu
douka towa no yasuragi
koko ha yume no tochuu de

osanai tsubasade sakamichi kaketeku
michi kara hagurete kono me wo tojiteku

hoshi ni yuki ni kioku ni
kimi no ashiato sagasu
douka towa no yasuragi
koko ha yume no tochuu de

itsuka subete modorite
sora no hate hitorikiri
anata ga matsu yasuragi
hikari no ato nokoshite

osanai tsubasa de sakamichi kaketeku
michi kara hagurete kono me wo tojiteku

yume ni ai ni kokoro ni
kimi no ashiato sagasu
towa no hikari nokoshite
furugi no nai tsubasa de

towa no ai wo anata ni

RAGS’ Requiem

Through the stars through the snow through the memories
(You) search for your footprints
somehow in this tranquil eternity
This place is in the midst of dreams

You run up the slope with your fledgling wings
Straying from the path with this sealed eye*

Through the stars through the snow through the memories
(You) search for your footprints
somehow in this tranquil eternity
This place is in the midst of dreams

Someday everything will return to what it was
The one place at the top of the sky
is peacefully waiting for you,
trusting the future after the light in good hands**

You run up the slope with your fledgling wings
Straying from the path with this sealed eye

Through dreams through love through the heart
(You) search for your footprints
Leaving behind the eternal light
on steady wings

To you, eternal love will…

Reference
* more like, magically bound (the Eye of Mikhail). I forgot how to word it T_T
** ‘in good hands’ was not explicitly mentioned, just implied. I added it to make it flow. Literally translated, the phrase means conferring the responsibility (passing it on).

Notes:
To me, Rags Kingdom is represented by the king and Father Kreuz (okay maybe more Father). So when I saw the title, listened to the lyrics… it feels like a reassuring lullaby from these two entities. Of course, changes may be forthcoming once we see when this song is actually played in the anime.

@темы: песни

---

"Aimo Aimo Anata Anata"(title)
aimo aimo
ne-deru ru-she
noina miria
enderu purodea
fotomi
koko wa attaka na umi dayo
ru-rei rureia
sora wo mau hibari wa nami da (1)
ru-rei rureia
omae wa yasashi midori no ko
aimo aimo
ne-deru ru-she
noina miria
enderu purodea
fotomi
koko wa attaka na umi dayo (2)
mune no oku ni nemuru ookina ookina itsukushimi wa
tsunagu te no hira no ondo de shizuka ni me wo samasu yo
koko wa attaka na umi dayo
aimo aimo ne-deru ru-she
mukashi minna hitotsu datta sekai
oide attaka na sora dayo
______________________________________________________________
English
aimo aimo
neder rushe
noina miria
ender prodea
fotomi
We are in a warm ocean.
lulei luleia
The dancing larks in the sky are waves. (1)
lulei luleia
You are a young and gentle child.
aimo aimo
neder rushe
noina miria
ender prodea
fotomi
We are in a warm ocean. (2)
The great, great affection that sleeps in my chest,
It is slowly waking up from the warmth of your hand.
We are in a warm ocean.
aimo aimo neder rushe
Long ago, everyone in the world was one.
Come on and step into this warm universe.
(1) This can be interpreted as either "namida" or "nami da" due to the ambiguous nature of the original line. This translates to "waves" or "tears". I chose tears because it fits the ocean metaphor. It's probably an intentional wordplay.
(2) The regular version of the song stops here. (short verison)

@темы: песни

---

Т. Крол "Каллисто"
К. Китаката "Клетка"
Г. Гессе "Кнульп"
К. Китаката "Зимний сон"
Т. Пратчетт "Мор, ученик смерти"
Т. Пратчетт "Хватай за горло!"
Ф.К. Каст. Серия Дом ночи "Меченная"
Ф.К. Каст. Серия Дом ночи "Обманутая"

Все, чем я могу похвастаться?

---

Несовершенность человеческого тела. Почитал с утра на компьютере что-нибудь - вдали ничего уже не видишь. Вечером зачитался - букв не видно. Ах, это несовершенность человеческого тела. Книги глотаю. Йай. Вот бы еще почитать.. только уже ничего не видно

---

Теперь и во мне плескаются краски. Можно ли жить, дрейфуя на чужих словах и ощущениях, а потом на их волне творить свое?

"– Это я, Осита. Мне названивают полицейские. Я постоянно кладу трубку. С трудом до вас дозвонился. У нас тут такое кино – прожектора на крыше, и снег кружится в лучах света.
Осита говорил ровным, спокойным голосом.
– Как Акико?
– Прикорнула на диване, но скоро, наверное, проснется. Она надеется, что это дурной сон, и когда она откроет глаза, все исчезнет. Наверно, поэтому ей удалось заснуть.
– Осита, ты не хочешь поехать в больницу? Какое﷓то время порисуешь там.
– Это вы говорите, сэнсэй? Я не смогу там рисовать.
– Пожалуй, что так.
– Не волнуйтесь. Я пришел из вашего сердца, туда же и вернусь.
– А что с девушкой будет?
– Это ее дело. Ей самой решать – уйти или остаться, никто не неволит. Она сама ведет переговоры с полицией.
– Вряд ли она захочет тебя оставить.
– Я тоже не хочу, чтобы она уходила. Мне нечего было на это ответить.
– На улице яркий свет, но так тихо. Очень тихо. Ах да… Я хотел спросить вас кое о чем. Как вам те акварели?
– Истинное искусство. Ты понимаешь мои картины, а я – твои.
– Точно.
– Вряд ли кто﷓то еще сможет их понять. Да тебе это и не нужно.
– Все верно. Я не собираюсь становиться художником. И она не собирается. Жаль, что вы не с нами. Акико говорит, что невозможно – вы можете рисовать только в одиночестве.
– Что сделать с акварелями?
– Выбросьте.
– А если я их оставлю себе?
– Пожалуйста, я не против. Делайте с ними что хотите, мы их уже нарисовали.
Последняя фраза пронзила все мое существо. «Мы их уже нарисовали».
– Все, я кладу трубку.
– Зачем ты показал мне картины, которые уже нарисовал?
Я с силой произнес эти слова.
– Потому что ты – наша часть, сэнсэй. Наша с Акико.
– У тебя есть она, а ты – у нее.
– Мы – единое существо, мы друг с другом нераздельны.
– Понятно.
– Акико проснулась. Не смотрит на меня. Расставляет в ряд бутылки со скипидаром.
Она не собиралась рисовать, но я не мог выдавить из себя слово «остановись».
– Я кладу трубку.
Он дал отбой, а я так и стоял, сжимая трубку в руках.
За окнами смеркалось, но непроглядной тьмы не наступало из﷓за падающих на землю белых хлопьев. Я беспрерывно курил.
– Нацуэ, налей выпить.
– Не поедешь к ним?
– Я вижу цвет краха. Сейчас меня осенило, что именно этот цвет я и хотел увидеть, когда свел тех двоих. Я жаждал засвидетельствовать собственный крах. Просто если бы это случилось со мной, я бы уже ничего не увидел.
– Да нет, его можно увидеть в процессе. Ты хотел использовать этот цвет на полотне, на полотне жизни тех двоих.
– Считаешь?
– Я же спросила, к чему ты стремился в самом начале.
– Так я стремился увидеть цвет краха?
– Это не обычные картины. И крах – то, что ты пытался, но не смог изобразить на холсте. Так мне кажется.
Вдруг мне стало интересно, сумею ли я изобразить на полотне цвет, который в ту пору окутывал мое сердце. Самый обыкновенный цвет, цвет краха.
– Они погибнут?
– Скорее всего.
– Ты не можешь им помешать?
– Если они хотят умереть, я не властен что﷓либо изменить.
– Но ты можешь помешать им физически.
– Погибнут их сердца.
– Поэтому лучше спокойно наблюдать?
– Смогу ли я это вынести, вот что меня сейчас беспокоит.
Весна так не шла тем двоим, неподходящее время года. Как и для меня. Стояла зима, и они готовились отойти ко сну. Где же та зима, которая успокоит меня?
– Поэтому ты решил пить.
– Ничего другого не остается.
– Тогда пей. Пей, сколько сможешь.
– Знаешь, хорошо, что ты рядом. Мне так легче.
– Когда протрезвеешь, окажешься в полном одиночестве. Даже если я буду рядом, даже если ты будешь стоять на улице, переполненной народом, все равно тебе будет одиноко.
– Наверно.
– По крайней мере у тебя остались силы рисовать. Нацуэ встала и принесла мне бутылку коньяка.
Я принялся заливать коньяк в свое тело, мало﷓помалу. Нацуэ пила вместе со мной.
– Я пока оставлю альбом у себя.
– Зачем тебе?
– Подозреваю, ты все равно попытаешься довести себя до краха. На днях. А когда это произойдет, покажу тебе этот альбом.
– Я понял.
– А теперь пей, пей и ни о чем не думай. Когда протрезвеешь, сотвори полотно, которое покорит мир.
– Почему ты со мной?
Алкоголь начал циркулировать по моему организму.
– Не знаю.
– Тебе тоже одиноко.
– Когда ты пьян, тебя заносит на банальности.
Я потянулся к коньячной бутылке. Сколько часов я уже пью? Бутыль почти опустела.
– В небе красный лоскут.
– Правда?
– Облака низко висят, и в них отражается свет невероятно алого цвета.
Нацуэ стояла у окна.
Я уже начал сомневаться, что Осита с Акико вообще когда﷓либо существовали. Может, они и впрямь пришли из моего сердца.
– Еще бутылку.
– Вот она, перед тобой. Открой сам.
– Как там снег?
– Идет, еще сильней повалил.
Я закрыл глаза и стал шарить по полу руками. Нащупал что﷓то, напоминающее бутылку коньяка.

5

Зима закончилась.
Улицы кипели жизнью, люди носили легкие весенние одежды.
Я ехал на пассажирском сиденье «мерседеса», рассеянно размышляя, долго ли ждать следующую зиму. Я лежал в больнице.
Доктора сказали, что в больницу меня привезли практически в коматозном состоянии после четырехдневного запоя.
Алкоголь затмил чувство реальности. Даже потребность рисовать стала какой﷓то далекой, слабенькой. В больнице я спал, бодрствовал и снова спал, повинуясь бесконечному циклу. Я не чувствовал даже мук протрезвления.
– Куда мы едем?
– На виллу, которую я купила на заработанные тобой деньги, – сказала Нацуэ, глядя прямо перед собой.
– А те двое не существовали, ведь правда?
– Думаешь, тебе их зеленый змий нашептал?
– Когда выпью, с разными людьми встречаюсь.
– Они существовали.
– Наверно.
– Они существовали и до сих пор существуют в твоем сердце. Ты ведь чувствуешь, да?
– Я думал, они погибли в огне.
– Небо было такого красивого цвета. Знаешь, как хорошо горят скипидар с топочным мазутом – пожарные никак не могли подступиться к огню.
– Хватит.
– Снова выходи на пробежки. По десять километров в день. Будешь каждый день бегать – снова рисовать захочется. Я хочу быть женщиной, которая продает твои картины.
– В горы едем?
– На море. Если бежишь по пляжу, то следов не остается.
Я заметил, что временами погружаюсь в дрему, которую и сном﷓то не назовешь. Врач в больнице все удивлялся: я много недель проваливался в небытие и возвращался к бодрствованию и ни разу при этом как следует не поспал.
– Значит, буду каждый день бегать.
– Ты все равно будешь бегать, независимо от того, скажу я это или нет.
– Сейчас народу на пляжах будет прибывать.
– Это не такое место.
– Ты приготовила комнату, холсты, краски.
До следующей зимы еще долго. Буду бегать в ее ожидании.
Я заснул.
Когда открыл глаза, то увидел свет. Что﷓то отражало свет, и свет этот был твердым на ощупь. А потом взгляду предстал океан."
Кензо Китаката "Зимний Сон"

---

Снова и снова убеждаюсь, что если настроения нет, то ничего хорошего не напишешь. Недовольство собой оставлю при себе же. Купила корицу+сандал. Пропахла вся комната. Кошка шарахается от коробочки с этими палочками.

"- Они хотели, чтобы он рассказал о каком-то человеке по имени Сакура. Если бы он начал говорить, то, возможно, был бы еще жив.
- Зачем вы привели меня сюда?
- Ведь он был вашим другом, не так ли?
Такино обернулся к двери. Он слышал, как снаружи отдаются эхом чьи-то шаги.
- Вы не знаете его ближайших родственников? Понимаете, мы не можем никого найти, кто бы мог бы забрать тело. Его придется в конце концов похоронить в какой-нибудь общей могиле.
- Я заберу.
- Зачем?
- Я был его другом, не так ли?
- К несчастью вы не имеете права. Брат по бандитской группировке кровным родственником не считается.
- Хорошо, пусть его никто не хоронит. Он всегда был готов к тому, что это может с ним произойти.
- А все остальное в расчет не принимается?
- Что?
- Дружба?"

(с) Кензо Китаката "Клетка"

@музыка: YUI

---

а, еще. Омедетоооооо, Кей. Уже скоро годовщина твоей анимэшной жизни. Будет просмотрено уже 100 штук анимэ, не считая яоя (горы) и ова и полнометражек. Ты уже чувствуешь себя отаку?
А еще я четко поняла, что ненавижу одну вещь - Tokyo Babylon. Любимый, обожаемый CLAMP. Но! урагири моно. Не прощу предателя. Сгораю от жажды вонзить меч тебе в сердце через монитор, Сакадзука Сейширо.

---

К лету. Юллен

- А еще знаешь, что я заметил? У этого автора все возвращаются домой. Как бы они не прожигали свою жизнь в путешествиях, чтобы они им там не несли, все возвращались к своей отчетной точке. Вот и я подумал… может и я когда-нибудь вернусь туда, где родился… - а про себя подумал: «может шестым чувством я отыщу свой дом, как собака».
- Единственное, что я знаю, это то, что ты зарываешься и строишь из себя ученого, - Канда игрался с молоком. Он потихоньку заливал его прямо из банки к себе под язык. Сначала немного, будто пытаясь описать, про себя пробурчал:
- Ощутимей, чем вода…
Ален не тревожил его, наблюдал, хотя тут же вспомнились слова одной противной дамочки, которая на улице поучала ребенка: «Еда тебе не игрушки. Не хочешь пить, не пей. Оставь в покое», и еще одна фраза из мульфильма: «Разве мама тебе не говорила, что с едой нельзя играться?». Ален пфыркнул в кулак, задорно щурясь. Канда же заглотил побольше, старательно пытаясь понять, как же описать молоко. У него есть свой собственный вкус, отличный от магазинного. Это же было чуть застоявшимся и потеряло всю сладость парного, но и парное Канда пил всего два дня назад. И тут же Канда решил, что ему повезло: он пьет настоящее молоко, хоть и первый раз в жизни и вообще по наущению седого коротышки. Канда помотал поллитровую банку то ли со сливой, выдутой на стекле, то ли еще с каким зверем. Он развалился на траве, оперевшись о землю локтем. Потом недовольно выдохнул, поморщившись оттого, что локоть заболел, сел, отставил молоко, внимательно проследив, чтобы не дай бог не опрокинулась банка, достал семечки из кармана и стал щелкать, задумчиво смотря на маленький поселок у подножья горы.
- Ты знаешь, - протянул Ален, - Вот как раз в повести, которую я сейчас читаю, главный герой, Кнульп, сидит с каменотесом на горе, а у подножья его родной город из которого он сбежал, хотя так стремился. И там описывается, что они увидели. Красные крыши, город надвое рассекает речка, миниатюрно, красиво, мило и родно, Канда. А вот что мы видим?
- Старые, худые крыши. Маленькая, грязная речушка. Пылающее солнце и вытекающая из этого жара. Редкий лес, одни желтые поля. Полно кузнечиков. Теплый ветер.
- Ты поет, знаешь?
Канда хмуро взглянул на него исподлобья.
- Глаза б мои тебя не видели, - выдохнули в унисон, едва встретясь взглядом друг с другом, Ален и Канда отвернулись.
- Я просто хотел сказать, что мы слишком далеки от этих красных, аккуратных крыш. Может быть и Англия развита так же как и Германия, но менталитет разный, да и не только. Я был в Индии и там вместо домой одни хибары, хотя они великий народ. Они приручили слона и сами поняли, что он живое существо. Кто будет задумываться про душу животного, когда забивает его на скотобойне? Как бы не вызывало это у меня отторжения, все же считаю прошлые поколения, прошлые века и вообще все, что было уже до нас более честным, более важным, чем сейчас. Даже то, какой я был день, нет, даже секунду назад, мне нравится больше.
- Это слишком детский подход, Ален. Мне кажется, или раньше твои мысли звучали более здраво?
- И почему же это по-детски?
- Лишь потому что ты уже знаешь прошлое, лишь потому что ты уже оценил его и можешь сделать выводы, ты уже считаешь его лучше. Получается, ты боишься настоящего. Даже не гляди в будущее, его все равно нет, просто есть только настоящее. И раз ты боишься смотреть вперед, то ты ведешь себя по-детски. Ты трусишь, как заяц поджимаешь хвост, бежишь от непоняток куда подальше и доволен этим. Только мучаешься: «А что же это не так? Почему прошлое важнее мне? А кто будет смотреть вперед? Почему я сбегаю?». Я прав, кролик? – Канда хмурился, тыкнул больно Алена в грудь и улегся обратно на землю, закинув руки за голову.
- Я считаю, что жить надо по принципам, которые ты выработал. Это поддержит тебя и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.
- Я тоже так считаю.
- Только вот принципы выработаться не желают.
- Согласен. Зато если вдруг один выработается, ему уже будет тяжело следовать. Не то что нескольким. До чего же я люблю жизнь, она так глупа.
Ален мягко улыбнулся.
- И еще ты ведь знаешь кое-что?
- М? – неохотно протянул Ален.
- Я никогда не пожалуюсь, что уже терпеть не могу тебя. Ты знаешь, я не люблю много общения, не люблю когда на меня обращают внимание, но не могу сказать этого, потому что я сам увязался… хотя это совсем на меня не походит. И ты знаешь об этом, но все равно каждый раз как прочитаешь книгу, даже на каждом отдельном абзаце ты уже начинаешь рассуждать и постоянно попадаешь в тупики. Каждый абзац, каждая дума объединяется у тебя знаешь под какой фразой?
- Какой? – Ален склонил голову. Он даже не злился, ведь Канда никогда не соврет.
- «До чего же жизнь глупа», Ален.
- Согласен…
- Знаешь… я сам уже не знаю к чему я это все вел. Мне только кажется… терзает душу, что наша судьба изменилась, что теперь она не такая, какой должна быть. И из-за этого у меня рвет душу. Может я должен был идти более тяжелым путем, а может вообще более легким, но то, что вся моя жизнь поменялась, уже выбивает меня из колеи. Хотя это чувство еще с тех пор, как я стал жить у дедушки… - Канда поднялся с земли, закинул на спину потертый, болотного цвета мешочек, схватил банку с молоком за горлышко и пошел неспешно еще выше по горке. Кажется он зло ругался на насекомых, которые все лезли в лицо, из-за того, что дом их, пшеницу, всколыхнули черные сапоги.
Ален быстрее подбежал и зашагал вровень.
- Мы так изменились, Ален, что больше уже не те, кем должны были быть… уже не те, что были. Я уже подпустил к себе человека, как бы он меня не раздражал, я все равно остаюсь рядом и не ухожу один, если просыпаюсь первым. Мы стали странными, Ален. Все начиналось с снежного парка в холодном городе, на холодных улицах, рядом с холодными душами людей. Горами людей, Ален! А теперь вокруг нас никого. Вообще никого. Вокруг нас недозрелая пшеница, палящее солнце и приятный ветерок. Рядом с тобой идиот, который стал слишком болтливым, а рядом со мной идиот, который вдруг стал библиофилом.
- Знаешь, - протянул Ален. – Надеюсь ты не обидишься, если я это скажу… я всегда считал, что тебя очень легко подогнать под одну фразу.
- И какую же? – Ален схватил его за руку, крепче сжал.
- «Ты становишься слишком разговорчив, когда тебе надоедает быть мрачным».
- Это перевод?
- Скорее всего.
- Не очень хороший.
- С чего это ты?! Не тронь то, в чем ты вообще не разбираешься!
- Я же всегда смотрю со своей колокольни. Твою я даже не вижу. И вообще…
- М? – Ален вздохнул. Поля и края не видать. Одна пшеница и пшеница.
- Помолчи наконец! – Канда зарычал и внезапно повалил Алена на землю. Завозились, Ален закусался и зацарапался ногтями, Канда вцепился зубами Алену в шею. Тут же седовласый вспомнил угрозы Канды, когда тот немного выпьет: «Я вампиииир». Обычно, он тут же отключался, но в этот раз и он и правда прокусил его кожу и сейчас медленно пил его кровь. Ален отнял ногти от загорелой руки Канды, на которой остались красные полумесяца, раскинул руки. Наверное, быть вампиром классно… хотя и жертвой приятно. Ален замурлыкал.
- Это что такое? – недовольно отозвался Канда, на секунду оторвавшись от шеи.
- Приятно…
- В попе у тебя приятно, - рыкнул Канда и снова ткнулся в шею. Коленом он надавал Алену на пах, тот застонал. Канда тихо выдохнул в шею, чуть обреченно. – Доставлю тебе удовольствие. Так и быть...
Он стянул с Алена штаны до колен. Тот недовольно пискнул, что трава колется, правда он забыл об этом через пару минут. Канда был нежен касательно этих вопросов. Он доставлял удовольствие любовнику больше, чем себе. Будто это было одним из его принципов. Будто он не любил даже, когда ему приятно. Одновременно, он никому не разрешал доставить удовольствие себе. Но когда-нибудь он позволит Алену… но скорее всего больше никому в этой треклятой жизни. И Ален гордился этим. Гордился, что сейчас из него пытались выпить кровь и оставляли большой засос, потому что та все не хотела появляться. Гордился тем, что искусана уже вся шея из-за этого. Гордился оттого, что в спину и бедра ему больно впивались сломанные тросточки пшеницы, а Канде хоть бы хны, стоит на земле всего лишь коленками. Гордился тем, как нежно скользила рука Канда по его члену, и что иногда он отстранялся и мягко шептал в шею приятные… слова любви? Гордился тем, что он разгорячен, и что вздохи Канды, касающиеся его кожи, вызывают в нем дрожь. Он гордился тем, что Канда доводит его до такого состояния, и, когда они заняты делом всерьез, Канда сам съезжает с катушек, как только Ален снимает с него рубашку, а потом штаны и трусы. Гордился тем, что даже если Канда не считает их связь постоянной и требующей даже такого малого как «встречаться», он никогда не уходит с резвой девицей в кусты, а нежно каждой ночью ласкал Алена.
Ален судорожно выдохнул, дернулся бедрами в руку Канды, мягко обмяк. Канда улыбнулся, стиснул парня в объятиях. Ален был как всегда прекрасен…

@темы: расск

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

- Доброе утро, Саске-кун! Почему такой угрюмый вид? - пропела она.
- Хн, - Учиха одарил девушку злым взглядом: уж кто-кто, а она была прекрасно осведомлена о его небольшой проблеме.
- Опять Наруто, да? Правда, Саске-кун, скажи ему прямо, наконец! По-другому до него не дойдет!
- Хн…
- Да не откажет он тебе!
- Хн.
- Не откажет, говорю! Но раз ты такой упрямый, то дам тебе совет: попробуй быть нежным с ним.
- Хн?
- Да нежным! Все любят нежность и внимание, а Наруто так вообще должен ее обожать! Подумай, какое у него было детство! Он рос один, без родителей, все жители Конохи его ненавидели! Я просто уверена, что если ты проявишь нежность и ласку к нему, то он сам признается тебе в любви!
- Хн…
(с)

---

Перечитывая КандаАлен, мне кажется, что это написал дошкольник. ^ /// ^ Ваа.. Как я могла такое кому-нибудь показывать. Сама бы такой фанфик ни за что не прочла.

---

К зиме

А потом я открываю глаза. Первое чувство за последнюю неделю – тошнота. Я тут же перегибаюсь и все в заботливо подставленный тазик. Как мило. Застываю на минуту, прихожу в себя, потому что голова гудит, а в таком положении в нее как-то закрадывается освежающий ветерок. Рядом со мной кто-то издал всхлип. Поднимаю глаза. Напротив сидел на стуле присмиревший мой сломавшийся, как игрушка, наивный, яркий, озлобленный, мелкий бывший сосед.
Меня парализовало. Так и застыл над тазом, ухватившись за край кровати побелевшими пальцами, с приоткрытым ртом. Он выдавил из себя жалкую улыбку, покраснел. Стул его стоял всего в двух шагах от постели, и он сел передо мной на колени, достал платок из своих нелепых коричневых брюк и вытер нитку слюны в уголке моих губ.
Как я ошибался… Я не перевернул его душу, я не сделал из него преступника. Он остался все тем же светлым, нелепым и бесхребетным созданием. Тоши, да? Потому что в его глазах не было страха. В его зеленых глаза была противная, но нежная жалость и еще более противное сочувствие. Но было красиво. Красивые зеленые глаза. И я просто смотрел в них, пока мне не стало холодно, пока не вздрогнул и не вернулся в кровать. Пока не перевел взгляд с зеленого на белую стену.
- Ты нашел?
Он кивнул.
В груди снова заклокотала злость. Кого-то изменить? Я думал, что я кого-то изменил? Что я из кого-то сделал другого человека?! Нет. Вот он сидит. Рядом. И даже хочется отодвинуться от этого Тоши. Одновременно охватывает неуверенность, скованность и наконец-то парализует тело.
Этот парень слишком хорошо меня знает. Потому что встает и крадет ладонь на мое предплечье. Я вздрагиваю, толкнув его, смотрю ему в глаза с ненавистью, специально ее показывая, поворачиваюсь к нему спиной, закрываю глаза.
Я веду себя как ребенок. Только сейчас осознал. Бесхребетный специально подходил. Тыкал пальцем. Шептал на ухо. Чтобы разбудить. Внутренне ухмыляюсь. А вот сейчас точно не получится разбудить. Я слишком слаб. Словно даос вижу свое ослабленное тело и слабое сознание, надломленное и мозг, что-то думающий, работающий словно в лихорадке. Я хочу все забыть.

Как на зло мне снится не теплый сон про боль и любовь старшего брата, а те неясные мгновения, когда я познакомился с Тоши. О которых я предпочел забыть.
Видимо мы были детьми, потому что только в детстве на его шее сзади можно было видеть родинку в форме маленького наконечника. Потом он стал закрывать ее волосами. Видимо он предал меня… предал. Мне нелюдимому было в новинку, что за мной хвостиком стал ходить мой одноклассник. Я открылся, я показал душу. Я провел его в свое укромное место. Если отойти от городка в сторону леса по дороге, то рядом с ней старая, насквозь проржавевшая, огромная, рыжая труба. И если пройти через нее, то окажешься на маленьком пяточке. А дальше обрыв. А впереди невыносимо красивый закат и огни города. Рядом деревья и тень от них. Рядом красивые белые и невинные, простые цветочки. Под ногами лоснящаяся трава, а у самой трубы два черничных кустика. Маленький островок. Я постоянно боялся, что он обвалится. Наверное, он и обваливался, только я этого не замечал. Но понемногу от него отваливалось, что даже было смешно.
Я всегда прятался в эту трубу, когда убегал от Тоши. Он обычно окликал меня всю дорогу и был жутко приставучий, зато бегал медленно, а труба находилась прямо за поворотом. Видимо он был и не настолько сообразительным, чтобы понять, куда я делся. Помню, стоял в трубе, вход в которую был очень даже хорошо прикрыт ветками и кустами и отправлялся в свое укромное место.
Но однажды привел его туда, сказав, что это самое дорогое место. А на следующий день он привел еще троих друзей. Холодно.
Вместе в общежитии мы пробыли не долго. Через неделю я его выставил. Каким образом уже понятно. И вроде бы началась спокойная жизнь…
Тоши встал с пола, как стало ясно по стуку носов его ботинок, задвинул таз под постель. Положил на меня одеяло. Ужасное, рыжее с зелеными полосками, старое и колючее, которые выдавали всем еще в доисторические времена, но оно было нагретое. Я потом вспомнил, что Тоши в него укутался, когда ждал. А потом он погладил меня по руке, словно заботливая мать, сел рядом, продавив матрас.
- Можно я буду снова твоим другом как плата за спасение?
Отвечать было лениво.
-Я просто хочу снова быть твоим другом.
Тут он, похоже, уже не ждал от меня ответа, поэтому стал напирать.
- Я же спас тебя! Отплати!
Молчание.
Тоши вскочил с койки, закричав:
- Я так и знал, что ты ни капли не изменился, ублюдок! Неблагодарный! – и сбежал.

- Тоши Хиросу! Стой! – прокричала медсестра, которая секундой ранее тянулась к ручке, но дверь сама открылась, ударившись об стенку, а из медкабинета выбежал беловолосый. Ну, слава Богу, что медсестра стояла с другой стороны.
Тот притормозил.
- Ведь ты принес Саске Учиху в медкабинет?
- Да.
- Ты его … - медсестра нахмурилась, пару секунд повнимательнее посмотрела на Тоши, - знакомый?
- Знаю его.
- Тогда пригляди за ним неделю. Ему нужны ежедневные прогулки, а из друзей или родственников у него никого поблизости не оказалось. Сам он не хочет переходить в больницу, так что помоги ему.
- Но я не могу. У меня дела есть…
- Я знаю, что тебе неудобно. Извини, но у него больше нет близких людей. Пожалуйста.
«Нет больше близких людей»… Тоши усмехнулся. Кивнул с безысходностью на лице.
- Ладно, хорошо.
Медсестра улыбнулась, поблагодарила и зашла в кабинет.

Первая прогулка прошла хорошо. Даже смешно. Медсестра нас вытолкнула из школы. Тоши держал зонтик. Был дождь и серое небо. Мне только бы полюбоваться им из-под зонтика. Так и шел тихо и смотрел в небо. Я зябнул, и было внутри все холодно, безразлично. Странно, что теплая рука грела меня. Тоши тоже молчал. В конце прогулки он уложил меня на кровать, укрыл одеялом, подоткнув его под меня, сказал, чтобы я кушал нормально и не отказывался от еды. Погладил по руке и ушел.
-Будет ли надежда… ? – сказал он, когда закрыл дверь с той стороны. Я услышал. Про себя подумал, что нет.

@темы: к зиме, расск

---

Башня Rowan - Freedom of Choice

Я знала девочку, муж у нее был скотиной
Он над ней издевался, называл ее шлюхой
Он ее целовал, провоняв никотином
И украшал синяками под глазом, за ухом
Он в постели ее доводил до икоты
Но эта девочка веселится беспечно, хохочет,
Потому что она знает, что если захочет
То возьмет и разведется с этим рыжим уродом.

Freedom of Choice

Я знала про мальчика прыщавого, как жаба весною
Изо рта его несло, как из пивной жестянки,
Он любил девчонок в мыслях, но не знался ни с одною,
И от него шарахались даже панки
Мальчик знал, что его называют критином
Но оставался весел как днем, так и ночью
Он знал, что возьмет пять таблеток пенталгина
И немедленно отравится, если захочет!

Freedom of Choice

Я знала генерала, он был тощий и нервный.
Его солдаты плевали на него из любой стойки.
Когда он из окопа выходил на поверхность,
То походил со спины на рекламу помойки.
Но генерал! Для веселья находил он повод
Он знал, что если только захочет,
То ляжет животом на высоковольтный провод
И немедленно эту глупую войну окончит

@темы: песни

---

К зиме. 2 К уродству

Следующий приступ злости нашел на меня на следующий день. Во сне я уже рычал, царапал обои. До крови сломал себе ногти, еще один палец почернел от крови изнутри. Может, я метался в кровати. Под утро я услышал неспокойные шаги босых ног, проклял наши скрипучие полы, затих. Мои стоны прекратились.
Сосед бурчал, как противно.
- Придурошный сосед.
О, да, мой милый. Ты еще не знаешь какой тебе сосед попался!
Дверь хлопнула. Злость, злость, злость. О, как меня трясло. Я врезал кулаком в стену, гортанно крича.
Часто дышу, сердце словно в клетке. Резко сел в кровати, упал, упал на пол и, содрогаясь, на четвереньках быстро пополз к тумбочке. Пока в состоянии остановить себя, пока в сознании. Пока этот сосед разбудил меня…
Таблеток не осталось. Вскочил на ноги. Страшно, страшно. Глаза почему-то ищут поиск в решетке на окне, которой не было. Голубое небо, белые облака. Страшно.
Я срываюсь на бег, босиком, в ночнушке выбегаю на улицу. Зимой.

Я помню, в тот раз было так же. Страшно, противно, жутко. И сломал пальцы об бесконечные удары в стену. Опять же ко мне подселили соседа. Малый, наивный, яркий. Как увидел такую картину, убежал. Травма на жизнь. Озлобленный и мелкий.
Тогда он начал приставать ко мне, тогда каждый день он стал желать мне на ухо, горячо выдыхая в него: «Надеюсь скоро к тебе подселят какое-нибудь трепло, и тебя тут же вышибут отсюда».
Он дрожал, у меня член вставал оттого, что он боялся меня, потому что каждый раз, именно когда он шептал мне на ухо, во мне поднималась очередная волна злости.
Я старался! Я не спал, пока не падал заживо. Не ел, не пил, принимал горы лекарств, запирался в туалете. Ключ, которым запирался изнутри, выталкивал через щель под дверью. Я там бесился, бился об кафель. Находили меня в крови, но все равно не помогало! Честно, я клянусь! Я старался! И я каждый день дрожу.
И поэтому сейчас я иду по снегу. Еще только светает. Всего четыре часа утра. Снег. Снег. Охлади мой гнев.
- Гнев… богиня… воспой Ахиллеса, Пелеева сына, - я с тихим стоном упал на асфальт в закоулке. Сюда никто не зайдет, да… надеюсь, никогда не зайдет. Хотелось спать. И веки медленно закрывались.

Меня подняли на руки. Одна под шею, другая под колени. Меня бережно несли и прижимали к груди. Тихо шептали. Сердце того человека билось бешено, а дышал он часто. Все это касалось моей щеки, а сердце втыкалось чуть ли не больно в бедро. Голос знакомый, но не на столько знакомый, чтобы я его вспомнил. Голос мягкий, но мне больно. Прости, мне больно. Ты мне не помогаешь, а просто продлеваешь мою казнь. Я же чувствую, что отнялись пальцы на руках и ногах, как раны застыли от тридцатиградусного мороза.
Зачем ты стараешься, дурачок?

Мне приснился кусочек из детства.
Братик осторожно вынимает лезвие из вен, сразу же зажимает рану пальцем. Я плачу, а он обнимает, греет, успокаивает теплом и все сильнее сжимает запястье. Теперь я рыдаю от боли, которую причиняет брат. Он целует в щеку, он защищает меня всего, защищает своим телом, руку отводит в сторону, поднимая чуть вверх, упирается подбородком в мою макушку, и мы сидим на полу. Ему тоже грустно, ему больнее чем мне и страшно, больше чем мне. И любит меня он больше чем я его. Тогда свою жизнь мне нужно вручить ему.

А потом я открываю глаза. Первое чувство за последнюю неделю – тошнота. Я тут же перегибаюсь и все в заботливо подставленный тазик. Как мило. Застываю на минуту, прихожу в себя, потому что голова гудит, а в таком положении в нее как-то закрадывается освежающий ветерок. Рядом со мной кто-то издал всхлип. Поднимаю глаза. Напротив сидел на стуле присмиревший мой сломавшийся, как игрушка, наивный, яркий, озлобленный, мелкий бывший сосед.

@темы: к зиме, к уродству, расск