Ошибка сердца - зараженный дух
понедельник, 28 сентября 2015
14:02
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 05 декабря 2013
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Света Каштанова- девочка 14 лет, которая слабо учится, вечно ссорится с матерью и вообще не особо удачливая.. И вот однажды все меняется: она попадает в Скайрим. Об этом мечтает каждый: стать героем, иметь массу приключений, но так ли радужна реальность? Это ведь не компьютерная игра. Сумеет ли девочка выполнить свое предназначение, узнать тайну своего происхождения и правильно сделать выбор, от которого будет зависить вся ее оставшаяся жизнь? Да хрен знает.
среда, 17 июля 2013
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
воскресенье, 24 марта 2013
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
В руках того, кто вздумает украсть книгу или задержать её возвращение, превратится она в смертоносную змею, Самого его хватит удар и поразит все члены тела его. Громким голосом станет он молить о пощаде, но мучения прекратятся только вместе с жизнью его. Книжные черви будут глодать его останки, подобно никогда не умирающему червю тления. А когда он предстанет на суд истинный, поглотит его на веки вечные адский огонь.
Надпись на стене библиотеки монастыря Сап-Педро в Барселоне, приводимая Альберто Мангелем
Надпись на стене библиотеки монастыря Сап-Педро в Барселоне, приводимая Альберто Мангелем
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
п/а: Эта история – моя первая попытка написать фанфик, а эта глава – моя первая попытка написать откровенную сцену.
п/п: Эта история – моя первая попытка перевести фанфик, и эта глава – моя первая попытка перевести откровенную сцену. (с)
п/п: Эта история – моя первая попытка перевести фанфик, и эта глава – моя первая попытка перевести откровенную сцену. (с)
среда, 06 июня 2012
15:16
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 24 мая 2012
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
вторник, 22 мая 2012
22:46
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 15 мая 2012
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
четверг, 03 мая 2012
09:04
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 27 апреля 2012
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Например, представительница этого типа по случаю окончания бракоразводного процесса своей подруги преподнесла ей букет цветов — в такой форме она ее поздравила с началом новой, "свободной" жизни.
Этого не может быть... чтобы настолько совпали ситуации...
Прорабатывая детали, Достоевский часто упускает момент, когда работа уже сделана достаточно качественно и пора остановиться. Хорошо, если есть надежный человек, на мнение которого в этой ситуации можно положиться. В противном случае, стремление довести работу до совершенства может привести к прямо противоположным результатам.
>_>
Этого не может быть... чтобы настолько совпали ситуации...
Прорабатывая детали, Достоевский часто упускает момент, когда работа уже сделана достаточно качественно и пора остановиться. Хорошо, если есть надежный человек, на мнение которого в этой ситуации можно положиться. В противном случае, стремление довести работу до совершенства может привести к прямо противоположным результатам.
>_>
пятница, 24 февраля 2012
03:03
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 20 февраля 2012
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Надо скинуть негатив. Итак. Мне написали, что нашли замену. Фу-у! Я еще поборюсь и порасспрашиваю! Но надо уже брать себя в руки. Вперед на баррикаду!
воскресенье, 25 декабря 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Весь сон не помню. Однако воспоминания начинаются с заправки. Ещё светлою. Я собираю своих братьев и сестер вместе, потому как они разбежались. Надо дорогу перейти, уж думала, что встала в хорошем месте, у столба. Темно. Зима. Машина проезжает, вторая очень близко к нам, третья едет на нас. Я с детьми назад. Вся нервная, плачу. Думаю: «Надо маме позвонить, пусть забирает нас». Уже в институте, без настроения иду в раздевалку. Там Ваня, спрашивает, хочу ли сходить куда-нибудь. Я иду со злостью в тот момент куртку, раздраженно отвечаю «нет». Но чтобы как-то смягчить ответ, говорю, давай пройдемся до метро. С нами паралелльно идёт Денис. Ваня по дороге ворчит: «Этот Бабенко… когда он нужен, его нету. Вечно вместо лекций где-то пропадает». И видим на другой стороне дороги В.Т. в спортивном костюме, машет нам рукой. Ваня кричит: «Ах, вот он… за…» А мне всё равно, я злюсь и где-то не здесь. Спускаемся в метро. Мы с Ваней с одной стороны, Денис с другой.
А после я приезжаю в едальню. Скорее всего, это «Грабли». Там много зеленого, много растений и завитушек. Но столики прозрачные. Над моим ухом жужжит девушка, ревнивеца Вани. Мне от нее противно, потому что и методы обзывания она выберает жуткие. Я иду на третий, желая, чтобы где-нибудь лестница под ней провалилась. Но нет, она тонкая. И черноволосая. Столик, самый последний у стены, стеклянный свободен. Иду туда, усаживаюсь, ноги в позе лотоса. Потеснила парня. Ну да ничего. Но напротив садится черноволоска, продолжает поливать меня. Я не обращаю внимания. Оказываю где-то дома, но не у себя. Разлеглась на диване, смотрю телевизор. Девушка бьется вокруг меня, смешно закидала обломками от брекета чая, ушла плакать в ванную, мыться. Лучше бы утопилась. Не выдерживаю, беспокоюсь, иду проверить, как там она. Вода плещется. Крикнула, что если уж она хотела привлечь моё внимания, лучше бы шариками из «Гр» по руке поводила. Они мне приглянулись. Иду обратно в комнату. А может это и правда? Возвращаюсь в ванную, захожу. Вижу её, будто лысую. Сажусь на корточки у ванны. Говорю: «А может ты меня любишь?» Она заворожено смотрит на меня. Я вздыхаю, встаю, нагибаюсь над ней, хватаю заподбородок. Губы её сразу складываются в букву «о», но детскую, как у месячного ребёнка. Уж не знаю, как целовать такие губы. Но пробую. Молчит, но потом отталкивает, говорит, что я только на двумерных моделях и тренировалась. Ну, я обижаюсь на правду, ухожу. Хотя и безразлично. Иду смотреть дальше телевизор. Но она приходит, в халате, волосы у нее ещё больше завились. Самые настоящие жгуче-черные кольца, вытирается белым полотенцем. Садится на пол, напротив меня. Молчание-разговор. Она злится, встает у балкона. Не люблю такие показные обиды. Встаю, обнимаю сзади, целую плечо.
Я – воин. Прямо мне в лицо орет беловолосый капитан, трясёт свои топором. У меня меч. И знаю, какой-то особый, с наложенным заклятием. И командир тоже об этом знает. Я воин с короткими черными волосами и бородой. Вроде как это второй рейд, первый – провальный. Но вот войско ринулось в путь. Дальше что было, я не помню. А потом вновь оказываюсь в ставке. Рейд был неудачным. Их разгромили, но они прошли еще раз. Силы у них на исходе. Я иду в церковь. Меня встречает прислужник. Теперь я и воин, и безликое существо, подглядывающее со стороны. Говорю прислужнику, что меч особенный. Он сначала грубит, да и вообще в церковь пускать не хотели. Но потом он замечает… то самое… и сразу же лепечет передо мной. Договаривается, чтобы я пришел к службе, с закрытой головой.
И вот иду. Глубоко в капюшоне скрываю голову и лицо, меч при мне. Захожу в церковь. На службу пришли какие-то демоны. Их становилось все больше и больше. Зал набился полностью. А проповедник вещал, что если кто-то будет дезертирствовать, то…
Тут включался механизм. Двигался вверх –вниз каменный желоб, которого бы в обычное время подвесили на крышу крыльца, чтобы вода туда стекала. А он опускался вниз, каменный и белый в розовых прожилках, ему из дыры впрыгивали голову, такую же белую и в розовых прожилках, она катилась по устью вниз и где-то там погибала. Голова была будто списана с одного парня. Да и рассовые черты оставались – маленькие рожки, малая гнездастая волосня на макушке, искривленный и выпяченный рот, скукоженная морда и маленькие злобные глазки. Зал затих. Потому как проповедник дважды показывал действо. Воину приспичило в туалет. А прислушник сказал ему, а вон пристройтеся. Воин не понял. Пристройтеся. Из него текла чёрная моча, как мокрая зола. Под ним она каменела. И много дал драгоценной золы прислужнику воин.
Но в толпе кто-то обмолвился, что посадки не прорастают. Уж я – воин, расталкивая всех, бегу наружу. Как это не всходят?! А чем же питаться будет воиско? Выбегаю. Да, весь еще только начало зимы, все еще может прижиться. Оглядываю дом – из которого выбежала. И вместо голой земли с остовами зелени и снега я вижу прямую, залитую солнцем, дорогу. По бокам растут деревья, небо голубое и очень жарко. Я – маленькая девочка. Смотрю на дом, что справа. Трава на площадке у дома выкошена, стоит новенькая машина. Ухожен подход к дому, крыльцо новое, из бежевых вагонок, резной. Оттуда из окон выглядывают два лица, недоуменно. Мужские. Что-то я сжимаю в руке. Еще впереди дом. Там милая хозяйка что-то кашеварит в сине-черно-белом халатике с красными цветками. Я взглянула на то тяжелое, что держала в правой руке. Орудие убийства, всё в крови. Выбрасываю. И бегу безумно вперед по дороге. Неужели… догадка верна. Выскакиваю на дорогу. Вижу, что на скамьях устроилась незнакомая женщина, вся обложена товарами, как и мороженным – в больших из белых спресованных катышек коробках. Да, женщину не знаю, и двух людей рядом с ней, покупателей. Но на пригорке у яблони я вижу, как, хоть и по-странному, но колосится трава. Что она чуть не настоящая – желтая снизу, и растет не часто. Я взбираюсь по пригорку. Вот поднять взгляд выше, я вижу бабушку. Вот она, как и много лет назад, покупает нам еду. Она молодая, лицо у нее светлое. Светлое. Светлое. И даже без морщин. Я оборачиваюсь. Солнце висит высоко от горизонта. Рыжее, слепящее, но как большой апельсин. Такое родное и знакомое. Оно же – сердце этой деревни. И я рыдаю. Скрываю лицо в ладонях, сгибаюсь. И плачу, хотя мокрых слез не ощущаю. Всё тело трясет. Я понимаю, что это моё посмертие. Посмертие, за которое я отдала бы все. Что теперь меня будет преследовать одно только счастье в этом нереальном мире. Потому что я там, где живет мое сердце, с людьми, которые мне дороги.
Бабушка хлопает меня по плечу, мы идем домой. Там она готовит суп. Начала туда крошить лук, потом попросила меня. Я маленькая. У меня пока не очень получается. Приходит на кухню дедушка что-то налить себе. Лицо у него чуть черноватое. Хмурое. И я думаю: «Вот и он …» Мы будем здесь все вместе.
А после я приезжаю в едальню. Скорее всего, это «Грабли». Там много зеленого, много растений и завитушек. Но столики прозрачные. Над моим ухом жужжит девушка, ревнивеца Вани. Мне от нее противно, потому что и методы обзывания она выберает жуткие. Я иду на третий, желая, чтобы где-нибудь лестница под ней провалилась. Но нет, она тонкая. И черноволосая. Столик, самый последний у стены, стеклянный свободен. Иду туда, усаживаюсь, ноги в позе лотоса. Потеснила парня. Ну да ничего. Но напротив садится черноволоска, продолжает поливать меня. Я не обращаю внимания. Оказываю где-то дома, но не у себя. Разлеглась на диване, смотрю телевизор. Девушка бьется вокруг меня, смешно закидала обломками от брекета чая, ушла плакать в ванную, мыться. Лучше бы утопилась. Не выдерживаю, беспокоюсь, иду проверить, как там она. Вода плещется. Крикнула, что если уж она хотела привлечь моё внимания, лучше бы шариками из «Гр» по руке поводила. Они мне приглянулись. Иду обратно в комнату. А может это и правда? Возвращаюсь в ванную, захожу. Вижу её, будто лысую. Сажусь на корточки у ванны. Говорю: «А может ты меня любишь?» Она заворожено смотрит на меня. Я вздыхаю, встаю, нагибаюсь над ней, хватаю заподбородок. Губы её сразу складываются в букву «о», но детскую, как у месячного ребёнка. Уж не знаю, как целовать такие губы. Но пробую. Молчит, но потом отталкивает, говорит, что я только на двумерных моделях и тренировалась. Ну, я обижаюсь на правду, ухожу. Хотя и безразлично. Иду смотреть дальше телевизор. Но она приходит, в халате, волосы у нее ещё больше завились. Самые настоящие жгуче-черные кольца, вытирается белым полотенцем. Садится на пол, напротив меня. Молчание-разговор. Она злится, встает у балкона. Не люблю такие показные обиды. Встаю, обнимаю сзади, целую плечо.
Я – воин. Прямо мне в лицо орет беловолосый капитан, трясёт свои топором. У меня меч. И знаю, какой-то особый, с наложенным заклятием. И командир тоже об этом знает. Я воин с короткими черными волосами и бородой. Вроде как это второй рейд, первый – провальный. Но вот войско ринулось в путь. Дальше что было, я не помню. А потом вновь оказываюсь в ставке. Рейд был неудачным. Их разгромили, но они прошли еще раз. Силы у них на исходе. Я иду в церковь. Меня встречает прислужник. Теперь я и воин, и безликое существо, подглядывающее со стороны. Говорю прислужнику, что меч особенный. Он сначала грубит, да и вообще в церковь пускать не хотели. Но потом он замечает… то самое… и сразу же лепечет передо мной. Договаривается, чтобы я пришел к службе, с закрытой головой.
И вот иду. Глубоко в капюшоне скрываю голову и лицо, меч при мне. Захожу в церковь. На службу пришли какие-то демоны. Их становилось все больше и больше. Зал набился полностью. А проповедник вещал, что если кто-то будет дезертирствовать, то…
Тут включался механизм. Двигался вверх –вниз каменный желоб, которого бы в обычное время подвесили на крышу крыльца, чтобы вода туда стекала. А он опускался вниз, каменный и белый в розовых прожилках, ему из дыры впрыгивали голову, такую же белую и в розовых прожилках, она катилась по устью вниз и где-то там погибала. Голова была будто списана с одного парня. Да и рассовые черты оставались – маленькие рожки, малая гнездастая волосня на макушке, искривленный и выпяченный рот, скукоженная морда и маленькие злобные глазки. Зал затих. Потому как проповедник дважды показывал действо. Воину приспичило в туалет. А прислушник сказал ему, а вон пристройтеся. Воин не понял. Пристройтеся. Из него текла чёрная моча, как мокрая зола. Под ним она каменела. И много дал драгоценной золы прислужнику воин.
Но в толпе кто-то обмолвился, что посадки не прорастают. Уж я – воин, расталкивая всех, бегу наружу. Как это не всходят?! А чем же питаться будет воиско? Выбегаю. Да, весь еще только начало зимы, все еще может прижиться. Оглядываю дом – из которого выбежала. И вместо голой земли с остовами зелени и снега я вижу прямую, залитую солнцем, дорогу. По бокам растут деревья, небо голубое и очень жарко. Я – маленькая девочка. Смотрю на дом, что справа. Трава на площадке у дома выкошена, стоит новенькая машина. Ухожен подход к дому, крыльцо новое, из бежевых вагонок, резной. Оттуда из окон выглядывают два лица, недоуменно. Мужские. Что-то я сжимаю в руке. Еще впереди дом. Там милая хозяйка что-то кашеварит в сине-черно-белом халатике с красными цветками. Я взглянула на то тяжелое, что держала в правой руке. Орудие убийства, всё в крови. Выбрасываю. И бегу безумно вперед по дороге. Неужели… догадка верна. Выскакиваю на дорогу. Вижу, что на скамьях устроилась незнакомая женщина, вся обложена товарами, как и мороженным – в больших из белых спресованных катышек коробках. Да, женщину не знаю, и двух людей рядом с ней, покупателей. Но на пригорке у яблони я вижу, как, хоть и по-странному, но колосится трава. Что она чуть не настоящая – желтая снизу, и растет не часто. Я взбираюсь по пригорку. Вот поднять взгляд выше, я вижу бабушку. Вот она, как и много лет назад, покупает нам еду. Она молодая, лицо у нее светлое. Светлое. Светлое. И даже без морщин. Я оборачиваюсь. Солнце висит высоко от горизонта. Рыжее, слепящее, но как большой апельсин. Такое родное и знакомое. Оно же – сердце этой деревни. И я рыдаю. Скрываю лицо в ладонях, сгибаюсь. И плачу, хотя мокрых слез не ощущаю. Всё тело трясет. Я понимаю, что это моё посмертие. Посмертие, за которое я отдала бы все. Что теперь меня будет преследовать одно только счастье в этом нереальном мире. Потому что я там, где живет мое сердце, с людьми, которые мне дороги.
Бабушка хлопает меня по плечу, мы идем домой. Там она готовит суп. Начала туда крошить лук, потом попросила меня. Я маленькая. У меня пока не очень получается. Приходит на кухню дедушка что-то налить себе. Лицо у него чуть черноватое. Хмурое. И я думаю: «Вот и он …» Мы будем здесь все вместе.
суббота, 03 декабря 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
суббота, 05 ноября 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
и все же, когда надежда только приходит, она так же тонет под камнями. Камнем сомнение, камнем - нерешительность... Так отбираются цели. На утро камни забываются.
понедельник, 17 октября 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
М-м... Грусть гложет. Известие про психушку от дяди Леши.
суббота, 24 сентября 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
*сдох*
понедельник, 19 сентября 2011
18:33
Доступ к записи ограничен
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 14 сентября 2011
Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?