Ведь извращение – как корейская кухня. Кому-то нравится, кому-то – нет. Но если ты кореец, у тебя же нет выбора?
читать дальше- А еще знаешь, что я заметил? У этого автора все возвращаются домой. Как бы они не прожигали свою жизнь в путешествиях, чтобы они им там не несли, все возвращались к своей отчетной точке. Вот и я подумал… может и я когда-нибудь вернусь туда, где родился… - а про себя подумал: «может шестым чувством я отыщу свой дом, как собака».
- Единственное, что я знаю, это то, что ты зарываешься и строишь из себя ученого, - Канда игрался с молоком. Он потихоньку заливал его прямо из банки к себе под язык. Сначала немного, будто пытаясь описать, про себя пробурчал:
- Ощутимей, чем вода…
Ален не тревожил его, наблюдал, хотя тут же вспомнились слова одной противной дамочки, которая на улице поучала ребенка: «Еда тебе не игрушки. Не хочешь пить, не пей. Оставь в покое», и еще одна фраза из мульфильма: «Разве мама тебе не говорила, что с едой нельзя играться?». Ален пфыркнул в кулак, задорно щурясь. Канда же заглотил побольше, старательно пытаясь понять, как же описать молоко. У него есть свой собственный вкус, отличный от магазинного. Это же было чуть застоявшимся и потеряло всю сладость парного, но и парное Канда пил всего два дня назад. И тут же Канда решил, что ему повезло: он пьет настоящее молоко, хоть и первый раз в жизни и вообще по наущению седого коротышки. Канда помотал поллитровую банку то ли со сливой, выдутой на стекле, то ли еще с каким зверем. Он развалился на траве, оперевшись о землю локтем. Потом недовольно выдохнул, поморщившись оттого, что локоть заболел, сел, отставил молоко, внимательно проследив, чтобы не дай бог не опрокинулась банка, достал семечки из кармана и стал щелкать, задумчиво смотря на маленький поселок у подножья горы.
- Ты знаешь, - протянул Ален, - Вот как раз в повести, которую я сейчас читаю, главный герой, Кнульп, сидит с каменотесом на горе, а у подножья его родной город из которого он сбежал, хотя так стремился. И там описывается, что они увидели. Красные крыши, город надвое рассекает речка, миниатюрно, красиво, мило и родно, Канда. А вот что мы видим?
- Старые, худые крыши. Маленькая, грязная речушка. Пылающее солнце и вытекающая из этого жара. Редкий лес, одни желтые поля. Полно кузнечиков. Теплый ветер.
- Ты поет, знаешь?
Канда хмуро взглянул на него исподлобья.
- Глаза б мои тебя не видели, - выдохнули в унисон, едва встретясь взглядом друг с другом, Ален и Канда отвернулись.
- Я просто хотел сказать, что мы слишком далеки от этих красных, аккуратных крыш. Может быть и Англия развита так же как и Германия, но менталитет разный, да и не только. Я был в Индии и там вместо домой одни хибары, хотя они великий народ. Они приручили слона и сами поняли, что он живое существо. Кто будет задумываться про душу животного, когда забивает его на скотобойне? Как бы не вызывало это у меня отторжения, все же считаю прошлые поколения, прошлые века и вообще все, что было уже до нас более честным, более важным, чем сейчас. Даже то, какой я был день, нет, даже секунду назад, мне нравится больше.
- Это слишком детский подход, Ален. Мне кажется, или раньше твои мысли звучали более здраво?
- И почему же это по-детски?
- Лишь потому что ты уже знаешь прошлое, лишь потому что ты уже оценил его и можешь сделать выводы, ты уже считаешь его лучше. Получается, ты боишься настоящего. Даже не гляди в будущее, его все равно нет, просто есть только настоящее. И раз ты боишься смотреть вперед, то ты ведешь себя по-детски. Ты трусишь, как заяц поджимаешь хвост, бежишь от непоняток куда подальше и доволен этим. Только мучаешься: «А что же это не так? Почему прошлое важнее мне? А кто будет смотреть вперед? Почему я сбегаю?». Я прав, кролик? – Канда хмурился, тыкнул больно Алена в грудь и улегся обратно на землю, закинув руки за голову.
- Я считаю, что жить надо по принципам, которые ты выработал. Это поддержит тебя и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.
- Я тоже так считаю.
- Только вот принципы выработаться не желают.
- Согласен. Зато если вдруг один выработается, ему уже будет тяжело следовать. Не то что нескольким. До чего же я люблю жизнь, она так глупа.
Ален мягко улыбнулся.
- И еще ты ведь знаешь кое-что?
- М? – неохотно протянул Ален.
- Я никогда не пожалуюсь, что уже терпеть не могу тебя. Ты знаешь, я не люблю много общения, не люблю когда на меня обращают внимание, но не могу сказать этого, потому что я сам увязался… хотя это совсем на меня не походит. И ты знаешь об этом, но все равно каждый раз как прочитаешь книгу, даже на каждом отдельном абзаце ты уже начинаешь рассуждать и постоянно попадаешь в тупики. Каждый абзац, каждая дума объединяется у тебя знаешь под какой фразой?
- Какой? – Ален склонил голову. Он даже не злился, ведь Канда никогда не соврет.
- «До чего же жизнь глупа», Ален.
- Согласен…
- Знаешь… я сам уже не знаю к чему я это все вел. Мне только кажется… терзает душу, что наша судьба изменилась, что теперь она не такая, какой должна быть. И из-за этого у меня рвет душу. Может я должен был идти более тяжелым путем, а может вообще более легким, но то, что вся моя жизнь поменялась, уже выбивает меня из колеи. Хотя это чувство еще с тех пор, как я стал жить у дедушки… - Канда поднялся с земли, закинул на спину потертый, болотного цвета мешочек, схватил банку с молоком за горлышко и пошел неспешно еще выше по горке. Кажется он зло ругался на насекомых, которые все лезли в лицо, из-за того, что дом их, пшеницу, всколыхнули черные сапоги.
Ален быстрее подбежал и зашагал вровень.
- Мы так изменились, Ален, что больше уже не те, кем должны были быть… уже не те, что были. Я уже подпустил к себе человека, как бы он меня не раздражал, я все равно остаюсь рядом и не ухожу один, если просыпаюсь первым. Мы стали странными, Ален. Все начиналось с снежного парка в холодном городе, на холодных улицах, рядом с холодными душами людей. Горами людей, Ален! А теперь вокруг нас никого. Вообще никого. Вокруг нас недозрелая пшеница, палящее солнце и приятный ветерок. Рядом с тобой идиот, который стал слишком болтливым, а рядом со мной идиот, который вдруг стал библиофилом.
- Знаешь, - протянул Ален. – Надеюсь ты не обидишься, если я это скажу… я всегда считал, что тебя очень легко подогнать под одну фразу.
- И какую же? – Ален схватил его за руку, крепче сжал.
- «Ты становишься слишком разговорчив, когда тебе надоедает быть мрачным».
- Это перевод?
- Скорее всего.
- Не очень хороший.
- С чего это ты?! Не тронь то, в чем ты вообще не разбираешься!
- Я же всегда смотрю со своей колокольни. Твою я даже не вижу. И вообще…
- М? – Ален вздохнул. Поля и края не видать. Одна пшеница и пшеница.
- Помолчи наконец! – Канда зарычал и внезапно повалил Алена на землю. Завозились, Ален закусался и зацарапался ногтями, Канда вцепился зубами Алену в шею. Тут же седовласый вспомнил угрозы Канды, когда тот немного выпьет: «Я вампиииир». Обычно, он тут же отключался, но в этот раз и он и правда прокусил его кожу и сейчас медленно пил его кровь. Ален отнял ногти от загорелой руки Канды, на которой остались красные полумесяца, раскинул руки. Наверное, быть вампиром классно… хотя и жертвой приятно. Ален замурлыкал.
- Это что такое? – недовольно отозвался Канда, на секунду оторвавшись от шеи.
- Приятно…
- В попе у тебя приятно, - рыкнул Канда и снова ткнулся в шею. Коленом он надавал Алену на пах, тот застонал. Канда тихо выдохнул в шею, чуть обреченно. – Доставлю тебе удовольствие. Так и быть...
Он стянул с Алена штаны до колен. Тот недовольно пискнул, что трава колется, правда он забыл об этом через пару минут. Канда был нежен касательно этих вопросов. Он доставлял удовольствие любовнику больше, чем себе. Будто это было одним из его принципов. Будто он не любил даже, когда ему приятно. Одновременно, он никому не разрешал доставить удовольствие себе. Но когда-нибудь он позволит Алену… но скорее всего больше никому в этой треклятой жизни. И Ален гордился этим. Гордился, что сейчас из него пытались выпить кровь и оставляли большой засос, потому что та все не хотела появляться. Гордился тем, что искусана уже вся шея из-за этого. Гордился оттого, что в спину и бедра ему больно впивались сломанные тросточки пшеницы, а Канде хоть бы хны, стоит на земле всего лишь коленками. Гордился тем, как нежно скользила рука Канда по его члену, и что иногда он отстранялся и мягко шептал в шею приятные… слова любви? Гордился тем, что он разгорячен, и что вздохи Канды, касающиеся его кожи, вызывают в нем дрожь. Он гордился тем, что Канда доводит его до такого состояния, и, когда они заняты делом всерьез, Канда сам съезжает с катушек, как только Ален снимает с него рубашку, а потом штаны и трусы. Гордился тем, что даже если Канда не считает их связь постоянной и требующей даже такого малого как «встречаться», он никогда не уходит с резвой девицей в кусты, а нежно каждой ночью ласкал Алена.
Ален судорожно выдохнул, дернулся бедрами в руку Канды, мягко обмяк. Канда улыбнулся, стиснул парня в объятиях. Ален был как всегда прекрасен…
- Единственное, что я знаю, это то, что ты зарываешься и строишь из себя ученого, - Канда игрался с молоком. Он потихоньку заливал его прямо из банки к себе под язык. Сначала немного, будто пытаясь описать, про себя пробурчал:
- Ощутимей, чем вода…
Ален не тревожил его, наблюдал, хотя тут же вспомнились слова одной противной дамочки, которая на улице поучала ребенка: «Еда тебе не игрушки. Не хочешь пить, не пей. Оставь в покое», и еще одна фраза из мульфильма: «Разве мама тебе не говорила, что с едой нельзя играться?». Ален пфыркнул в кулак, задорно щурясь. Канда же заглотил побольше, старательно пытаясь понять, как же описать молоко. У него есть свой собственный вкус, отличный от магазинного. Это же было чуть застоявшимся и потеряло всю сладость парного, но и парное Канда пил всего два дня назад. И тут же Канда решил, что ему повезло: он пьет настоящее молоко, хоть и первый раз в жизни и вообще по наущению седого коротышки. Канда помотал поллитровую банку то ли со сливой, выдутой на стекле, то ли еще с каким зверем. Он развалился на траве, оперевшись о землю локтем. Потом недовольно выдохнул, поморщившись оттого, что локоть заболел, сел, отставил молоко, внимательно проследив, чтобы не дай бог не опрокинулась банка, достал семечки из кармана и стал щелкать, задумчиво смотря на маленький поселок у подножья горы.
- Ты знаешь, - протянул Ален, - Вот как раз в повести, которую я сейчас читаю, главный герой, Кнульп, сидит с каменотесом на горе, а у подножья его родной город из которого он сбежал, хотя так стремился. И там описывается, что они увидели. Красные крыши, город надвое рассекает речка, миниатюрно, красиво, мило и родно, Канда. А вот что мы видим?
- Старые, худые крыши. Маленькая, грязная речушка. Пылающее солнце и вытекающая из этого жара. Редкий лес, одни желтые поля. Полно кузнечиков. Теплый ветер.
- Ты поет, знаешь?
Канда хмуро взглянул на него исподлобья.
- Глаза б мои тебя не видели, - выдохнули в унисон, едва встретясь взглядом друг с другом, Ален и Канда отвернулись.
- Я просто хотел сказать, что мы слишком далеки от этих красных, аккуратных крыш. Может быть и Англия развита так же как и Германия, но менталитет разный, да и не только. Я был в Индии и там вместо домой одни хибары, хотя они великий народ. Они приручили слона и сами поняли, что он живое существо. Кто будет задумываться про душу животного, когда забивает его на скотобойне? Как бы не вызывало это у меня отторжения, все же считаю прошлые поколения, прошлые века и вообще все, что было уже до нас более честным, более важным, чем сейчас. Даже то, какой я был день, нет, даже секунду назад, мне нравится больше.
- Это слишком детский подход, Ален. Мне кажется, или раньше твои мысли звучали более здраво?
- И почему же это по-детски?
- Лишь потому что ты уже знаешь прошлое, лишь потому что ты уже оценил его и можешь сделать выводы, ты уже считаешь его лучше. Получается, ты боишься настоящего. Даже не гляди в будущее, его все равно нет, просто есть только настоящее. И раз ты боишься смотреть вперед, то ты ведешь себя по-детски. Ты трусишь, как заяц поджимаешь хвост, бежишь от непоняток куда подальше и доволен этим. Только мучаешься: «А что же это не так? Почему прошлое важнее мне? А кто будет смотреть вперед? Почему я сбегаю?». Я прав, кролик? – Канда хмурился, тыкнул больно Алена в грудь и улегся обратно на землю, закинув руки за голову.
- Я считаю, что жить надо по принципам, которые ты выработал. Это поддержит тебя и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.
- Я тоже так считаю.
- Только вот принципы выработаться не желают.
- Согласен. Зато если вдруг один выработается, ему уже будет тяжело следовать. Не то что нескольким. До чего же я люблю жизнь, она так глупа.
Ален мягко улыбнулся.
- И еще ты ведь знаешь кое-что?
- М? – неохотно протянул Ален.
- Я никогда не пожалуюсь, что уже терпеть не могу тебя. Ты знаешь, я не люблю много общения, не люблю когда на меня обращают внимание, но не могу сказать этого, потому что я сам увязался… хотя это совсем на меня не походит. И ты знаешь об этом, но все равно каждый раз как прочитаешь книгу, даже на каждом отдельном абзаце ты уже начинаешь рассуждать и постоянно попадаешь в тупики. Каждый абзац, каждая дума объединяется у тебя знаешь под какой фразой?
- Какой? – Ален склонил голову. Он даже не злился, ведь Канда никогда не соврет.
- «До чего же жизнь глупа», Ален.
- Согласен…
- Знаешь… я сам уже не знаю к чему я это все вел. Мне только кажется… терзает душу, что наша судьба изменилась, что теперь она не такая, какой должна быть. И из-за этого у меня рвет душу. Может я должен был идти более тяжелым путем, а может вообще более легким, но то, что вся моя жизнь поменялась, уже выбивает меня из колеи. Хотя это чувство еще с тех пор, как я стал жить у дедушки… - Канда поднялся с земли, закинул на спину потертый, болотного цвета мешочек, схватил банку с молоком за горлышко и пошел неспешно еще выше по горке. Кажется он зло ругался на насекомых, которые все лезли в лицо, из-за того, что дом их, пшеницу, всколыхнули черные сапоги.
Ален быстрее подбежал и зашагал вровень.
- Мы так изменились, Ален, что больше уже не те, кем должны были быть… уже не те, что были. Я уже подпустил к себе человека, как бы он меня не раздражал, я все равно остаюсь рядом и не ухожу один, если просыпаюсь первым. Мы стали странными, Ален. Все начиналось с снежного парка в холодном городе, на холодных улицах, рядом с холодными душами людей. Горами людей, Ален! А теперь вокруг нас никого. Вообще никого. Вокруг нас недозрелая пшеница, палящее солнце и приятный ветерок. Рядом с тобой идиот, который стал слишком болтливым, а рядом со мной идиот, который вдруг стал библиофилом.
- Знаешь, - протянул Ален. – Надеюсь ты не обидишься, если я это скажу… я всегда считал, что тебя очень легко подогнать под одну фразу.
- И какую же? – Ален схватил его за руку, крепче сжал.
- «Ты становишься слишком разговорчив, когда тебе надоедает быть мрачным».
- Это перевод?
- Скорее всего.
- Не очень хороший.
- С чего это ты?! Не тронь то, в чем ты вообще не разбираешься!
- Я же всегда смотрю со своей колокольни. Твою я даже не вижу. И вообще…
- М? – Ален вздохнул. Поля и края не видать. Одна пшеница и пшеница.
- Помолчи наконец! – Канда зарычал и внезапно повалил Алена на землю. Завозились, Ален закусался и зацарапался ногтями, Канда вцепился зубами Алену в шею. Тут же седовласый вспомнил угрозы Канды, когда тот немного выпьет: «Я вампиииир». Обычно, он тут же отключался, но в этот раз и он и правда прокусил его кожу и сейчас медленно пил его кровь. Ален отнял ногти от загорелой руки Канды, на которой остались красные полумесяца, раскинул руки. Наверное, быть вампиром классно… хотя и жертвой приятно. Ален замурлыкал.
- Это что такое? – недовольно отозвался Канда, на секунду оторвавшись от шеи.
- Приятно…
- В попе у тебя приятно, - рыкнул Канда и снова ткнулся в шею. Коленом он надавал Алену на пах, тот застонал. Канда тихо выдохнул в шею, чуть обреченно. – Доставлю тебе удовольствие. Так и быть...
Он стянул с Алена штаны до колен. Тот недовольно пискнул, что трава колется, правда он забыл об этом через пару минут. Канда был нежен касательно этих вопросов. Он доставлял удовольствие любовнику больше, чем себе. Будто это было одним из его принципов. Будто он не любил даже, когда ему приятно. Одновременно, он никому не разрешал доставить удовольствие себе. Но когда-нибудь он позволит Алену… но скорее всего больше никому в этой треклятой жизни. И Ален гордился этим. Гордился, что сейчас из него пытались выпить кровь и оставляли большой засос, потому что та все не хотела появляться. Гордился тем, что искусана уже вся шея из-за этого. Гордился оттого, что в спину и бедра ему больно впивались сломанные тросточки пшеницы, а Канде хоть бы хны, стоит на земле всего лишь коленками. Гордился тем, как нежно скользила рука Канда по его члену, и что иногда он отстранялся и мягко шептал в шею приятные… слова любви? Гордился тем, что он разгорячен, и что вздохи Канды, касающиеся его кожи, вызывают в нем дрожь. Он гордился тем, что Канда доводит его до такого состояния, и, когда они заняты делом всерьез, Канда сам съезжает с катушек, как только Ален снимает с него рубашку, а потом штаны и трусы. Гордился тем, что даже если Канда не считает их связь постоянной и требующей даже такого малого как «встречаться», он никогда не уходит с резвой девицей в кусты, а нежно каждой ночью ласкал Алена.
Ален судорожно выдохнул, дернулся бедрами в руку Канды, мягко обмяк. Канда улыбнулся, стиснул парня в объятиях. Ален был как всегда прекрасен…
@темы: расск
-
-
01.09.2009 в 21:36Пусть шелестят) Ведь закат
Нам души сплетет.
Не без опечаток, но это дело острого глаза. Мне нравится, что ты не забыла об этой ноющей боли в локте) И нравится, что разговор разговором, но своими дорогами они идут рядом. Вместе. Когда-нибудь... придут? Канда к городу? Ален к своей душе?
Тебе
-
-
02.09.2009 в 00:04(вот бы знать только, какая у нас будет аудитория... )
-
-
02.09.2009 в 00:13Кей... Ты думаешь уходить? У тебя что-то произошло?
-
-
02.09.2009 в 00:20Нет конечно Т_Т просто хочу вложить все в этот год. Всего себя
-
-
02.09.2009 в 00:32Хорошо) Спокойной тебе) Рад, что ты вернулась!
... А Жанна? Удалось расплатиться с институтом?
-
-
02.09.2009 в 00:35-
-
02.09.2009 в 00:40-
-
02.09.2009 в 00:45-
-
02.09.2009 в 14:53-
-
02.09.2009 в 15:41-
-
02.09.2009 в 16:01