[gekkoo]

Название: Больной
Пейринг: м/м
Статус: закончен
Количество частей: 2
Ориджинал
Раннее выставлялся как ориджинал "Осень # 1". Дописан

Он сумасшедший, сумасшедший. Пропадает и сбрасывает звонки. Молчит и зверем скалится на тех, кто подходит к клетки. Сумасшедший...
Неделю я ждал его. Молчал и не приходил. Я взрагивал на любого, кто открывал дверь в аудиторию, и каждый раз это оказывался не он. Когда придешь, а? Я стану скоро параноиком. Почему молчишь? Почему убегаешь? Хотя бы намекни, что случилось.
Почему твоя рука постоянно выскальзывает из моей? Почему каждый раз мне приходится терпеть, что ты снова меня ни во что не ставишь? Почему ты вообще мне навязался, если собрался каждый раз в грязь меня кунать.
Через неделю... ты ли это? Я так ждал, что уже сошел с ума. В начале лекции тихо приоткрылась дверь, и вошли двое. Один из них ты, а кто второй? Он держит тебя за руку. Ты осунулся и горбишься. Вот что я узнал за одну секунду. Больше я смотреть уже не могу. Утыкаюсь в тетрадь и как на иголках просиживаю треклятые часы. Пять минут до лекции. Тихонько открывается дверь, лектор пошучивает, что уже не выдерживают. Второй парень, с грубым, каменным голосом с улыбкой извиняется. Он высокий, широкий в плечах и честный. У него волосы топорщатся, волосы черные, сам с четеремя сережками в ушах, руку твою держит бережно, и ты прячешься за его спиной, чуть не льнешь к ней. Не стыдно, а? Хочу прокричать это. Парень уже откланялся и вышел, утащив тебя за собой. Доплясались вы.

Я до последнего держался. Приходить без приглашения, это уже верх, крайность, я откладывал это в дальний ящик.
Черт ногу сломает во всех этих дворах. Я уже раз пять потерялся, пока наконец не пришел.
Он приглашал меня часто и всегда говорил, что если что, если вдруг не придет из-за лени, чтобы я приходил, если хочу, и делил с ним его лень. Идея хорошая и соблазнительная, но Нет. А теперь после лекций я пришел сюда. Они так делали на каждой лекции. Заходили вместе с учителем и уходили за пять минут до конца. Все уже на них недовольно пошукивали, пытаясь вспомнить, чтобы такой высоченный и черноволосый учился на их курсе. Ха-ха, вольный слушатель? Который только и хочет что-то умыкнуть.
Я хмурюсь и дрожу. Холод, холод, который за всю свою жизнь я не видывал. Быстрее набираю три цифры на домофоне и влетаю в подъезд. А ни капли здесь не теплее, поэтому быстрее иду на второй этаж.
Пока не передумал, пока всякий мусор не забьется в голову, тянусь к звонку, но замечаю, что дверь не закрыта.
Каждый раз он ругал меня, если я оставлю дверь открытой. Она у него особенная и странная. Верхний замок вообще не работает, нижний запирает. Закрывается она у него только когда хлопнешь дверью, язычек вскочит в дырку в стене, но только опустишь немного ручку, язычек выскочит и дверь можно открывать без всяких ключей. Создается видимость, будто закрыто, и он часто пользовался этим, никогда не брал с собой ключей, если убегал на пару минут в магазин.
Здесь же даже не потрудились закрыть. Если тот парень совсем ничего не знает о его квартире, то тогда какого лешего он делает тут?
А он делает. Я, не разуваясь, заглянул в большую комнату. Там он лежал на ногах того парня. Парень обернулся на меня, и смотрел мгновение своим серьезным, взрослым взглядом.
- О, привет. Разденься сначала.
Хорошо. Оставив куртку в прихожей, я пошел в комнату и встал напротив них. Парень сидел, вытянув ноги на белом диване, а Кин лежал щекой на его ширинке и обнимал за пояс. Кто из них переплел между собой ноги? Парень помахал рукой довольно.
- Садись, Садао, не стой.
- Нет, постою, - дребезжал голос. Он посмотрел на мое лицо и согласился. Стал гладить Кина по волосам, только потом я понял, что он спит, но и во сне тихо всхлипывает.
- Что случилось?
Парень задумался, но очень серьезно посмотрел на меня. По лбу его бегало сомнение, он хмурился.
- Мама умерла у него.
У меня все ухнуло в груди. Вроде попятился, чуть не падая на большой черный телевизор за спиной. Парень прикрикнул, что сразу отрезвило мою голову.
- Три дня похороны, естественно, еще два дня тут родственники сновали, а я на них закричал, - парень тихо рассмеялся. - И выпроводил. Потом еще два дня мы с ним просто лежали, без сна и еды, а во вторник я чуть ли не на руках понес в институт. Пускай хоть послушает, может, увидев людей бы, очнулся хоть немного, но похоже я зря надеялся, - на лице его, взрослом и серьезном, ничего кроме спокойствия не выражалось. - Но не говори ему об этом. Он может вообще не вспомнить, что был в институте.
- Ты...
- Тамотсу. Приятно познакомиться.
Невольно заскользила на моих губах улыбка. Этот парень... действительно защищал Кина, воплощая значение своего имени в реальность.
- Козерог, мама, папа есть. Дружим с Кином с м... трех или двух лет. Нет, все же с трех. Он только в три сюда переехал. Я рад, что мы познакомились. Кин о тебе рассказывал.
- А о тебе молчал, - тихо добавил я.
- О, ну значит тем более для тебя неожиданней встреча, что хорошо, - он протянул мне руку. Я неловко и быстро ее пожал, тут же убрав свою.
- Ты можешь заплатить за пиццу? Там деньги лежат на столе, а я, как видишь, встать не могу, - он говорил про Кина, который вцепился в него. - Я уже пытался, но меня никуда не пускают, - Тамотсу засмеялся, но тихо, чтобы не разбудить Кина.
Сзади тихо прошептали: "Извините, пожалуйста". Там стоял парень в красной форме и кепке с огромной пиццей в руках. Я спохватился, схватил деньги со стола, отдал парню, а взамен мне всунули пиццу. Поблагодарив, разносчик ушел. Я, изо всех сил стараясь не шуметь, хлопнул дверью. Язычек вскочил в проем. Я щелкнул вертушкой ниже ручки, которая закрывала замок уже по-настоящему, и прошел в большую комнату. Поставил пиццу на диван рядом с Тамотсу. Диван был диваном-раскладушкой, а еще уголком. У него в изголовье был приделан маленький кусок. То есть, хочешь, смотри телевизор ногами к нему, а если хочешь, можешь и боком. Тамотсу распахнул коробку и двумя руками отдернул один кусок от общего круга. Он довольно зажмурился, когда откусил один кусок.
- Ммм, вкусно то как. Эй, Кин, просыпайся давай, - Тамотсу грубо поднял его за подбродок, громко позвав снова. Кин чуть приоткрыл глаза и увидел сосредоточенного Тамотсу.
- Ешь давай, - он приставил к губам Кина пиццу. Соня сначала замычала, пытаясь уткнуться обратно в джинсы Тамотсу, но тот снова приподнял его за подбородок.
- Ешь, иначе больше не заснешь, - и Кин послушно стал есть. Это выглядело очень смешно, Кин делал какие-то странные движения, чтобы съесть пиццу. Он весь извозюкался, особенно в кетчупе, уронил на Тамотсу кусочки начинки. Когда кусок Кин закончил, Тамотсу своими руками вытер кутчуп, собрал начинку, бросив ее в коробку. Кин уже спокойный положил голову обратно и закрыл глаза. Тамотсу соскаблил с пальцев кетчуп, проведя ими по стенке коробки.
- Ну вот в принципе и все. А что делать дальше я не знаю, - Томотсу задумался.
- Он сильный и я думаю, что он сам сумеет выкарабкаться.
- Да ну? – удивился Тамотсу, выгнув изумленно брови. Хотя на самом деле он не изумлен, я видел. – Единственный страх, который у него остался, - страх потерять мать или бабушку. Отец у него строгий, Кин назвал его однажды дьяволом в своей записке. Отец потом обнаружил. Он ненавидел своего отца в детстве и обожал мать. Что будет, как думаешь, когда он после ненавистного, но любимого человека, потеряет еще и обожаемого?
Какая плохая игра – игра в плохого полицейского и хорошего. Как я хорошо знаю это и ненавижу. Распределили ли родители эти роли или были такими с самого начала? Вмешалась ли судьба, расставив так акценты?
- Сделай услугу.
- М? – я очнулся от размышлений.
- Из-за него я уже неделю не ходил на занятия по сольфеджо, а у нас очень с этим строго. Боюсь уже появляться там. Посидишь за меня? А то я вижу… - Тамотсу специально замолчал, чтобы я увидел, как он рассматривает меня от ног до головы, - очень им дорожишь и сам не откажешься.
Я сразу кивнул.
- Но надо его отцепить от меня. Ложись к стенке.
Я попристальней оглядел всю конструкцию, которую надо преодолеть. Решал для себя, как пролезть. Решив, собрался с силами и набрал ловкости в руку. Залез с ногами на уголок, встал, ногу подоткнул под Тамотсу, второй переступил через него и лег рядом, еле уместившись на маленькой полоске. Дальше - подушки.
Тамотсу стал по одному пальчику отцеплять Кина от своих штанов. Мизинец, безымянный; дальше пошли проблемы – Кин застонал, закричал, не просыпаясь:
- Тамотсу! Тамотсу! Тамотсу! Тамотсу! Тамотсу!
Укол ревности и боли, страха и заботы. Указательный и средний. Тамотсу отцепил, положил ладошку ко мне на пояс. Рука сразу сжалась, рубашка смялась. Друг Кина с облегчением выдохнул. Как бы дать ему в нос!
- Слава тебе, Господи. Наконец-то свободен, - он поднимал свою куртку и рюкзак с пола около дивана. – Ты посмотри за ним, а я потом приду, как все улажу.
Тамотсу облизнул сухие губы и, наклонившись, опервшись о мое плечо, поцеловал Кина в щеку и пожелал быстрее успокоиться. Когда он уходил, то свистел мелодию. У него было на душе легко, а у меня нет.
Кин застонал и прижался. Я занял место, которое было еще не нагрето, поэтому ему было тепло. На диване лежали покрывала для дивана, похоже мягкие и теплые, тогда я укрыл нас обоих. Было тепло. Я заснул.

И зачем ты пришел? Это ведь ты? Санао, ты? Зачем пришел? Смотри какой закат – внизу рыжее, а вверху темно синее. Сходим в кино?
- Санао? Ты?
Теплый пакет. Теплое одеяло. Под ним ничего и никуда не хочется. Санао?

Я проснулся. Пальчики расстегивали пуговицы на моей белой рубашке. Он больной, потому что дышал как сумасшедший. Глаза у него были распахнуты, а в них - страх. Это я увидел сквозь чуть приоткрытые веки, сквозь ресницы. Пальцы его тряслись. Я притворился спящим.
Он мне слишком дорог как друг и я все сделаю для него. Сейчас же я иду на такое. На то, чего у меня и не было в жизни. Я даже считаю, что узы дружбы крепче, чем любви. Что можно взять с красного сердца? Поругались - разошлись. Девушки всегда в слезы и унижаются, унижаются. Люди теперь вообще любят унижаться. У них нет гордости значит и их нет. Они не осознают себя. Не думающие люди никому не нужны. Нужны лишь люди сильные и трудолюбивые. Дерзкие и целеустремленные. Да. На столько же целеустремленные, как его пальцы на моем члене. Я тихо стону.
О дружбу можно пообтирать ноги. Сколько предательств я видел, но к счастью предавали не меня, а моих друзей. Науку познал, научился лишь приятельствовать. Ненавидел незваных гостей, которые переходят черту. Наглость ненавидел. Тогда почему разрешаю Кину делать минет мне спящему? Он не обговорил это со мной, хотя знает, что я ненавижу, когда люди молчат и не посвящают во что-то очень важное меня. Он болен, бедный.
Быть целеустремленным не значит быть безмозглым. Если ты продумываешь свои ходы, но не ходы в шахматной партии, не переусердствуй, не будь расчетливым. Расчетливость я тоже ненавижу. Хорошие качества легко превращаются в плохие. Как бы завтра смотрел ему в глаза, если бы сейчас не притворялся спящим? Я эгоистично мудр. Не будь «эгоистично», я бы открыл глаза. Он бы запаниковал. Я бы успокаивал. Завтра ему было бы стыдно, больше он бы так не поступил. Но сейчас я наслаждаюсь. Моему члену в его попке хорошо. И щекочет нервы то, что я могу лишь тихо стонать, может, иногда самую малость качнуть бедрами, всажая в него, севшего сверху.
Открывать глаза нельзя, но, рискуя, приоткрываю веки. Он смял одной рукой на животе свою белоснежную рубашку с отглаженным воротником, а другой держался за мою коленку. Широко расставил ноги, согнутые в колени, опирается на руку, отчего насаживается не сверху вниз, а толкается от бедер к тазу, каждый раз раздвигая ноги пошире. Берет у меня. Нравится. Кладу руки на его бока, во сне будто хмурясь. Он замирает.
- Даже во сне знаешь, как и что надо, - зашептал нежно он.
И снова толкается. Его любимая рубашка, это же его любимая рубашка. Как он мог допустить, чтобы вся она промокла от его пота?
Опять замирает. Шиплю. Кин тихо усмехается.
- Еще немного, Санао, - хрипло.
Ложится на меня и трется членом о живот. Целует меня во сне, урча в губы, что дорожит и любит. Стонет в губы, кусает мягко, боясь разбудить. И снова стонет, но протяжно, чтобы не громко, утыкается в подушку сзади меня. Я незаметно сжимаю зубы. Лежит на меня и не двигается, лишь часто-часто дышит.
- Потерпи, хороший. Сейчас.
Если он сейчас двинется, ему будет больно. Но он сильно-сильно сжимает анус и один раз толкается. Я кончаю, задерживая дыхание, напрягши все мускулы, а потом расслабляю их. Дыхание делаю размеренным, голову чуть закидываю назад и приоткрываю рот. Кин лежит на мне очень долго. Потом встает с меня, очищает, бежит в ванную, натягивает на меня брюки, лишь приспущенные, одевается в чистое и сам, а потом снова ложится ко мне, обнимает меня за пояс и кладет голову на мои бедра щекой на ширинку. Эй, Кин, застегни ее, соня. Неудобно же.