Бы-дыщ. И я с громким стуком ударяюсь лицом о стол. Хочется спать, утренний свет раздражает, а из-за запаха лилий я немного морщусь. Хоть я и всей душой обожаю эти цветы, запах порой бывает невыносим.
В библиотеке тихо, мертвецки тихо. Вот за это я и люблю ее. Вот поэтому я и приезжаю сюда в будни за пятнадцать минут до открытия, брожу у входа, шугаюсь от голов великих людей, о которых я ну ничего не знаю, и никогда не приезжаю в выходные.
В этой библиотеке слишком много вкусного, чтобы делиться с кем-нибудь. Тем более я слишком люблю собственное уединение. Безумно. Это единственное, что у меня есть. Свободы нет, как бы ни твердили люди, есть только уединение.
Действительно, ну и что, что я пропускаю пары, зато есть эта большая библиотека и ее страшные головы великих людей о которых я совсем ничего не знаю.
Знаю, когда я завтра приеду, меня не будет ругать моя строгая "мать", потому что я снова соврал ему, что болен. Наверное, он только потреплет меня по волосам и скажет, что хочет кушать и пригласит в наше кафе после пар.
Забьемся там, в маленьком подвальчике. В тусклом свете я буду безуспешно различить очертания людей и не смогу ничего увидеть в книжке, в книжке, которая лежит на нашем столике и со словом "menu" на обложке. Мать конечно рассмеется на это, обзовет меня слепым, но мы же все равно заказываем тут одну и ту же еду.
Знаю, когда я завтра приеду, мне спокойно улыбнется друг, примет, что я опять оставил его, невзирая на обещание.
Знаю, когда я завтра приеду, те две девчонки, глупые, строящие из себя взрослых, единственные, которых я могу выносить, - от других я постоянно шарахаюсь, страшные - будут хихикать, шушукаться, может даже не обращать на меня внимание. Хотя это меня и забавляет, я даже рад.
Когда я сказал родителям, что уезжаю в столицу учиться, они меня долго отговаривали. Но согласитесь, я ничего не могу поделать с тем, что в деревне мне скучно. Не стоит, конечно же, и вспоминать о том, что в классе там всего 5 человек, и что ближайшее село в 10 километрах. А до столицы целых 800. Согласитесь, не важно...
В первый день ко мне подошел парень, когда я стоял у палатки. Наверное, это чудо, что он как-то понял, что я учусь в том же институте. Ай! Тупая моя голова. Конечно же, он не знал. Но все же он подошел, спросил, где ул. К. Я ответил. А в благодарность он дотронулся до моей руки холодными пальцами и широко улыбнулся. Жаль. Если бы в этой улыбке было капельку больше масла, я бы тут же его возненавидел.
Но нет. Он подсел ко мне и на «церемонии открытия», на которой поздравляли с поступлением и раздавали зачетки, снова дотронувшись до руки. В этот раз я вздрогнул и, когда прикосновение прекратилось, упрятал руки в карманы. Он улыбался, щурился от этого, будто кого-то копируя.
Он не оставил меня после церемонии. Он сел со мной рядом, пытался вытянуть из меня хоть слово. Ему редко это удавалось, но видимо он понимал, что если я не скажу более четырех слов, другом ему мне не быть. Просто старался. Донимал, занимал все время. Я ходил с ним, но молчал. Терпел? Не скажу. Мне было приятно и хорошо.
И вот однажды я чуть разговорился. Теперь он сам молчал, брал меня порой за руку, заводил к нам за спины, прижимал к своему бедру, если мы стояли у стенки на виду всех. А я испытывал просто благосклонность, как и он ко мне. Странный человек, который замолчал сразу после того, как я ему открылся.
Прошло уже около полгода, и я ничего про него не узнал, как и он обо мне. Конечно, мы же молчали... И однажды он исчез.
Я ждал, нервничал и искал хоть какие-то его данные, телефон, адрес. Пока в конец сам не извелся и не потерял сознание в подъезде. Меня домой встащил мой же папа, который возвращался с работы. И той же ночью позвонил он сам. Его голос был тихим, напуганным, слабым. Просто заболел, но, как и я, он чувствовал такую беспомощность, что хотелось плакать. Как только метро начало ходить, только рассвело, я поехал к нему, позвонил в дверь. Он впустил. Мы выпили чая, смотрели телевизор, но он заснул.
Я опустил его на тот же диван, где мы сидели, теперь положив его голову к себе на колени, уперся рукой в подбородок, смотрел телевизор, борясь со сном, гладил его по волосам. Странно, я ведь вам уже говорил, что не люблю людей, чтобы они были со мной рядом. Только лишь уединение.
-Эй, просыпайся.
Толстая книжка обрушилась на мою голову: я заворчал, изображая из себя спящего дальше. Вдруг получится?
-Плохой мальчик... - вздохнул над ухом Шини. - Нас твой отец прибьет...
-Не отец, а мама.
-Ну, мама. Но она же все равно парень.
-Ну и что. Оставь меня...
Но он обнял меня, прижался к моей спине.
-Я люблю тебя.
-Да, - откликнулся он.
Я уже говорил вам, что очень люблю свое уединение?